Студопедия

КАТЕГОРИИ:

АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

В ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИОГРАФИИ. ПРОБЛЕМ— ДРЕВНЕЕГИПЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИИ ЦАРСКОЙ ВЛАСТИ




ОБЩЕСТВО И ГОСУДАРСТВО В ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ

Общество и государство в древнем Египте в зарубежной историографии.Характеризуя изучение данной тематики в целом в зарубежной египтологической литературе, следует отметить практически полное отсутствие его индоктринированности со стороны каких-либо политических или идеологических концепций. Большинство авторов, писавших о древнеегипетских экономики и общества ставили себе задачу описать изучаемые ими явления, а не оценить их при помощи тех или иных социологических терминов (некоторые из них, употреблявшие, например, применительно к Среднему царству термин «феодализм», были бы, пожалуй, поставлены в затруднение задачей дать этому термину развернутое мотивированное определение). Чрезвычайно малое внимание привлекала к себе такая злободневная для отечественной историографии тема, как изучение отношений эксплуатации в древнем Египте: немногие посвященные ей исследования опять же носят прежде всего описательный характер. Вместе с тем особое место в данной тематике занимает изучение древнеегипетского права, основой для которого стали накопленные в перв. пол. – сер. ХХ в. массивы документального материала демотических текстов I тыс. до н.э. и текстов из поселения работников фиванского некрополя в Дейр эль-Медине (близ Фив). Наконец, в сер. ХХ в., вслед за появлением работ Г. Чайлда о генезисе производящего хозяйства и цивилизации, эта тематика, с выработанной ею методологией (особым вниманием к археологическим и историко-экологическим материалам, изучению структуры поселений и т.п.) также становится актуальной, хотя и не определяющей, в исследованиях древнеегипетского общества.

Изучение древнеегипетских экономики и общественного строя. Наиболее масштабной попыткой «вписать» экономические структуру и отношения, существовавшие в древнем Египте, в общую схему исторического развития, следует считать работы Эд. Мейера (прежде всего, его фундаментальную «Историю древности»). Как известно, этот выдающийся историк-теоретик – один из целой плеяды таких исследователей древности, сформировавшихся на рубеже XIX-XX вв. под явным влиянием развития социально-экономических штудий на материале Нового времени (М.И. Ростовцев, К. Бюхер, М. Вебер) – придерживался так называемой циклистской теории, согласно которой человечество на протяжении своей истории несколько раз, на разных уровнях, проходило через этапы архаики (первобытнообщинный строй, формация, сложившаяся в Западной Европе после гибели римского государства), феодализма и капитализма. Египет, как и Ближний и Средний Восток в целом, принадлежал, с точки зрения Мейера, к феодальной формации; общества древности этого типа генетически предшествовали зарождению и расцвету торгово-промышленного «капитализма» эпохи античности. Теория Эд. Мейера оказала большое влияние на теорию изучения древневосточного общества не только в западной, но и в отечественной историографии (достаточно сказать, что именно его считал самым выдающимся историком мира основоположник советского востоковедения В.В. Струве). Более поздняя попытка А.Тойнби вписать Египет в еще одну универсальную историческую схему, в качестве одной из замкнутых на себя «цивилизаций», невыгодно отличается от теории Эд. Мейера незнанием ее автором собственно египетского материала на профессиональном уровне.

Небольшим, но показательным эпизодом в египтологии европейского «смутного времени» второго десятилетия ХХ в. представляется оценка А. Эрманом (Erman, 1919) «пророческой литературы» эпохи Среднего царства как описаний социального переворота. Подобная трактовка не только была неразрывно связано с историческим и духовным фоном этого времени, но опять же, имела, как мы еще увидим, прямые аналогии в отечественной историографии.

Плодовитым исследователем, разрабатывавшим древнеегипетский материал в социологическом ключе (хотя и в тесной связи с правовой проблематикой), стал Ж.Пиренн. Его первые исследования этого направления появились в 1930-е гг., однако их итоги были подведены уже в сер. ХХ в. (Pirenne, 1936 ; 1947 ; 1954 ; 1956 ; 1968) Определяя древнеегипетское общество в целом как «феодальное», возникшее на основы трансформации «племенных» структур и номовых «городов-государств» в монархию, основанную на патерналистских отношениях между правителем и подданными (в подобной схеме угадывается определенное влияние исследований в нач. 1950-х гг. Т. Якобсеном месопотамского материала), Пиренн придает особую роль в жизни древнего Египта городам. Именно они, с его точки зрения, были, в силу своей основной экономической функции (служить центрами внутреннего и международного обмена), структурами, сравнительно автономными от власти, - как в эпохи централизации, так и в чисто «феодальные» периоды раздробленности, когда в сельской местности главной силой становилось замкнутое на себя «манориальное» землевладение.

Постепенное накопление папирусов и остраконов из поселения ремесленников фиванского некрополя в Дейр эль-Медине сопровождалось появлением работ, основанных на их материале. Главным его исследователем, в итоге подготовившим сводные издания иератических папирусов и документальных острака Дейр эль-Медины (совместно с С. Сонроном), был чешский египтолог, после 1938 г. работавший на Западе, Я. Черни (Černy, 1970 ; 1978 ; 1986; Sauneron, 1959). Уже в 1950-е гг. появляются его исследования, посвященные проблемам обмена в древнеегипетском обществе эпохи Рамессидов (ценам и заработной плате), семейным отношениям на материале Дейр эль-Медины (Černy, 1954). Я. Черни приходит в выводу о, несомненно, более «рыночном» характере экономики Нового царства по сравнению с III тыс. до н.э., т.к. в это время металл (прежде всего серебро) окончательно приобретает значение мерила стоимости. В итоговой монографии Я. Черни (Černy, 1973) о поселении в Дейр эль-Медине была подробно проанализирована терминология папирусов и острака, связанная с сооружением гробниц, судопроизводством (термин «место правды»), организацией труда работников (термин «команда» и различные должности, связанные с управлением этой рабочей ячейкой), должностными лицами, людьми, находящимися в разных статусах зависимости; детальность проанализированного материала позволила сделать просопографические и генеалогические наблюдения относительно целого ряда «персонажей» этого поселения работников. Освоение материала Дейр эль-Медины не прекращается до сих пор: так, вскоре после выхода монографии Черни появляется работа Я. Янсена о ценах на товары в рамессидский период, основанная на том же материале (Janssen, 1975); позднее представить общий очерк истории и быта этого поселения в период XIX-XX династий попыталась Д. Вальбелль (исходно занимавшаяся куда более скромной задачей каталогизации весовых эталонов из Дейр эль-Медины: Valbelle, 1977 ; 1985). В настоящее время непрерывно пополняющийся материал документов Дейр эль-Медины подвергается обработке количественными методами, путем создания компьютерных баз данных.

Если материал Дейр эль-Медины открыл исследователям картину хозяйства и образа жизни рядовых (хотя, учитывая столичное положение этого поселения, квалифицированных и достаточно зажиточных) работников Египта Нового царства, то источником по фукционированию крупных хозяйств этого времени, входивших в государственный сектор экономики считается т.н. папирус Вильбур (документ, близкий по своей специфике земельному кадастру). Этот текст был опубликован в сер. ХХ в. (Gardiner, 1941-1948; Faulkner, 1952): в дальнейшем появился целый ряд построенных на его материале исследований, посвященных правовому статусу царских земель, отношениям государства с хозяйствами храмов, частным держаниям на царской земле, категориям работников царского хозяйства (Baer, 1962; Menu, 1970; Katary, 1989; Warburton, 1997). Обширным комплексом источников по типичному крупному хозяйству, существовавшему в нач. Среднего царства в районе Фив, стал т.н. архив Хеканахта, обнаруженный еще в 1920-е гг. (эталонная публикация – James, 1962); с этого времени особенности управления крупными имениями Среднего царства, арендных отношений на их территории, специфики социального слоя, к которому принадлежали владельцы таких хозяйств, решаются в значительной мере на материале этого комплекса документов (Menu, 1970a; Goedicke, 1984). Большим достижением 1970-х гг., предоставившим египтологам данные о функционировании крупных государственно-храмовых хозяйств Древнего царства, стали публикация и исследование архива заупокойного храма царя V династии Нефериркара-Какаи в Абусире, предпринятые П. Познер-Криже (Posener-Kriéger, 1976 ; 1979): данные архива содержали сведения как о жреческом персонале храма и его обязанностях, сопряженных с отправляемыми в нем ритуалами (в связи с этим рассматривается и вопрос о снабжении храма всем необходимым для их отправления), так и о храмовом хозяйстве и его работниках. Вплоть до введения в оборот этого комплекса источников, изучение государственного хозяйства эпохи Древнего царства основывалось прежде всего на т.н. иммунитетных грамотах (см. ниже, в связи с древнеегипетским правом) – текстам, данные которых были достаточно ограничены, а терминология давала пищу для постоянных споров.

Охарактеризованные исследования рассматривали отдельные проблемы древнеегипетской экономики, определяемые конкретными источниками, лежащими в их основе. Говоря о попытках описания этой экономики в целом и на большом историческом протяжении, необходимо в первую очередь указать на колоссальные по своему охвату работы В. Хелька. Одна из них, вышедшая в шести частях (Helck, 1961-1969), посвящена экономической истории эпохи Нового царства: в ней подробно, с анализом соответствующей терминологии, рассматриваются функционирование экономики новоегипетских храмов (в частности в столицах – Фивах и Мемфисе), проблемы собственности на разные виды недвижимого имущества (в том числе гробницы, пожалованные царем или сооруженные самими их владельцами), снабжение храмов за счет пожалований от царя и вкладов частных лиц, использование в хозяйствах скота, степень распространения и особенности труда рабов, а также цены на них в новоегипетское время, производство зерновых культур и состав пищевого рациона в эпоху Нового царства, использование в ремесленном производстве и строительстве разных видов материалов и сырья (от кожи для сандалий до драгоценных металлов), их степень распространения и цены на них. Как показывает характеристика этой работы, она была задумана не как обобщение материала, нацеленное на получение определенных конкретных выводов, а как его систематизированная сводка, хотя и предлагающая определенные частный заключения, но прежде всего дающая пищу для работы других авторов. Большей степенью обобщения отличается другая основополагающая работа Хелька, посвященная хозяйственной истории древнего Египта в III-II тыс. до н.э. (Helck, 1975). В ней характеризуются географические условия развития египетской экономики, прослеживаются ее самые ранние этапы, доступные изучению (эпоха I-II династий), ее эволюция на протяжении Древнего, Среднего и Нового царств. Обсуждаются проблемы внешней торговли древнего Египта, соотношение в его экономики города и деревни, роль в ней храмовых хозяйств, социальный состав древнеегипетского населения, особенности существовавших в рассматриваемый период отношений собственности. Принцип описания материала, примененный Хельком в связи с изучением новаегипетской экономики, сохраняется в какой-то мере и в этой работе; в то же время она, несомненно, излагает собственные выводы автора более сжато и явно. Однако с наибольшей откровенностью В. Хельк высказал свои взгляды на устройство египетского общества в сравнительно небольшой работе, предшествовавшей появлению его фундаментальных трудов (Helck, 1959). В ней он придал особое значение отсутствию в древнем Египте III-II тыс. до н.э. социальных слоев, играющих необычайно важную роль практически во всех прочих обществах древности, - свободных ремесленников и торговцев-предпринимателей. Ремесленники включены в систему аппарата государственной экономики Египта и сильно ограничены в своих возможностях работать и сбывать продукцию вне его рамок; все распределение ресурсов, включая их доставку, при необходимости, из-за пределов страны централизовано и осуществляется государственными функционерами (население необходимые ему виды продукции получает со складов). Даже в эпоху сравнительно большей эмансипации общества от государства во времена Нового царства настоящего слоя коммерсантов в Египте не складывается: торговля приобретает больший масштаб, но все равно ведется людьми, так или иначе связанными с государственным или храмовым хозяйством. Наконец, древний Египет не знает прослойки «людей свободных профессий» - врачей, артистов, преподавателей, людей литературы: все эти занятия так или иначе «вписаны» в государственную структуру. В итоге В.Хельк приходит к выводу о резком различии не только в принципах функционирования, но и в самом мироощущении египтян и представителей нашей цивилизации – различии, которое необходимо иметь ввиду, анализируя, к примеру, побудительные мотивы, которыми египтянин руководствовался в том или ином поступке (с точки зрения исследователя, даже общество Месопотамии оказывается гораздо ближе по своим принципам и «понятнее» нам, чем древний Египет). Подводя некоторый итог работам В. Хелька по древнеегипетской экономике и общественным отношениям, можно сказать, что, несмотря на явный отказ их автора характеризовать описываемые им структуры при помощи каких-либо социологических определений, они еще долгое время не будут превзойдены по масштабности охвата в них фактического материала и педантичности в его интерпретации.

Проблемы форм зависимости, в том числе рабства, в древнем Египте. Уже отмеченная неиндоктринированность зарубежной египтологии, включая ее отрасли, связанные с изучением общественных отношений, привела к тому, что проблемы классовых противоречий и эксплуатации рабочей силы не заняли в ней сколько-нибудь значимого места. Пожалуй, первым опытом обращения к этой теме можно считать небольшую брошюру В. Шпигельберга (Spiegelberg, 1895) о «рабочем движении» в Египте эпохи Рамессидов (по знаменитым известиям о забастовке работников фиванского некрополя). Терминологический анализ, связанный с понятием «раб» в древнеегипетском языке, был впервые проведен Ж. Байе (Baillet, 1905-1907). Специальная монография, посвященная проблеме рабства в древнем Египте, выходит из-под пера египетского исследователя А.М. Бакира (Bakir, 1952): исходя из классического для римского права определения раба как собственности («вещи», «инструмента») своего хозяина, он приходит к выводу о том, что рабство в древнеегипетском обществе существовало в период Нового царства и в начале Позднего периода; даже в эти эпохи его юридические нюансы, по сравнению с классической античностью, оказываются неразработаны. Для остальных эпох древнеегипетской истории исследователь считает возможным говорить лишь о тех или иных формах зависимости, характерных для более «простого» по сравнению с античностью общества.

После Второй мировой войны страна классической египтологии – Германия – оказалась на 45 лет разделена на две части. Естественно, что египтологи Германской Демократической Республики не были индифферентны к методологии исследований и теоретическим дискуссиям, которые в 1960-70-е гг. были свойственны советскому востоковедению. Б. Брентьес (Brentjes, 1958-1959) попытался проанализировать эволюцию древнеегипетской изобразительной традиции под углом развития общественных отношений, от «военной демократии» к жестко стратифицированному классовому обществу. В этой связи он наметил такие вехи, как смена коллективных сцен индивидуализацией образа правителя на заключительном этапе додинастики, гуманизацию образа царя в начале Среднего царства и в амарнское время как следствие острых социальных кризисов в эти периоды (при этом данная гуманизация относилась за счет влияния низших социальных слоев, противостоявших элите; самосознанию последней наилучшим образом соответствовало искусство Древнего царства). В более поздней работе (Brentjes, 1968) этот же автор, отталкиваясь от замечаний других исследователей о роли в древнем Египте крупной земельной собственности, приходит к выводу о том, что именно складывающиеся на ее основе отношения эксплуатации были для его общества структурообразующими; при этом особое значение имело вовлечение в эти отношения крупнейшего собственника – государства. Подвергнуть древнеегипетское общество и существовавшие в нем классовые антагонизмы анализу в категориях, выработанных в ходе дискуссии об «азиатском способе производства» в советском востоковедении 1960-х гг. попытался Д. Франке (Franke, 1973; надо заметить, что в более поздних своих работах он оказался под большим влиянием методологии отечественного египтолога О.Д. Берлева, в принципе предпочитавшего воздерживаться от применения к египетскому материалу социологических терминов: Franke, 1998). Уже на самом «излете» «социалистического» этапа в истории Восточной Германии Э. Эндесфельдер (Endesfelder, 1991; сама работа, очевидно, готовилась в годы, предшествовавшие ее публикации) попыталась продемонстрировать, каким образом эволюция государства и классообразование в древнем Египте оказались неразделимо связаны. Считая классовую дифференциацию важнейшим фактором в становлении цивилизации, она высказала мнение, что господствующий класс в Египте вырастал из группировки, еще с додинастического периода неразрывно связанной с царским двором. Процесс классообразования был сложным и длительным, включавшим такие этапы, как сложение развитой администрации в нач.-сер. I династии (ср. с новациями в титулатуре при царе Дене) и распространением той системы управления, которая сложилась в царской «Резиденции», на всю страну – уже в эпоху строительства пирамид.

Внимание некоторых исследователей привлекли особенности форм зависимости в древнем Египте в Позднее время. Так, Б. Меню (Menu, 1977) пришла к заключению о фактическом отсутствии рабства в этот период, констатировав стирание грани между терминами Hm и bAk – наиболее частотными обозначениями личной зависимости в предшествующее время и предположив, что как «самопродажа», так и продажа рабов в позднем Египте были всего лишь формами заключения контракта о предоставлении в чужое распоряжение рабочей силы. Напротив, Э. Круз-Уриб (Cruz-Uribe, 1982) высказал мнение, что наличие в позднем Египте рабства несомненно, однако раб, будучи ущемлен в праве распоряжения своим имуществом и рабочей силой, все же сохранял определенный статус, охраняемый законом.

Проблемы исторической экологии и типологии поселений в древнем Египте. Введение Г. Чайлдом в нач. 1950-х гг. на основе археологических исследований комплексов рубежа мезолита и неолита понятия «неолитическая революция» и разработка им «эталонных» признаков цивилизации стимулировали интерес к самому раннему периоду истории всех древних обществ, в том числе и древнего Египта. Важнейшей частью исследований «неолитической революции» стало выявление ее экологических предпосылок: применительно к Египту это означало рост интереса к его палеоклиматологии и формированию в долине Нила экологических предпосылок для ирригационного земледелия, значение которого для его культуры общеизвестно. Это значение приобрело характер своего рода «ирригационного детерминизма» в работах К. Бутцера, выдвинувшего идею «гидравлической цивилизации» древнего Египта (Butzer, 1958-1959; 1976). Его исследования палеоклиматологии Сахары показали, что период аридизации в этом регионе (прекращение дождей, исчезновение крупных животных) приходится на IV – кон. III тыс. до н.э.; в это же время меняются экологические условия и в Египте (беднеет фауна, исчезают крупные деревья, происходит наступление песков на аллювиальную долину в Среднем Египте). К. Бутцер впервые проводит серьезные исследования флюктуаций уровня нильских разливов на протяжении египетской истории и зависимости от них распределения поселений в долине Нила (в частности, был сделан вывод о низкой, из-за наступления песков на аллювий, плотности населения Среднего Египта, которая выросла только вследствие внутренней колонизации в эпоху Нового царства). Понятно, что взаимосвязь экологических факторов и социально-политического развития Египта представлялась этому автору определяющей.

Попытка более подробной реконструкции генезиса и ранней эволюции ирригационной системы в долине Нила была предпринята Л. Кржижаняком (Krzyzaniak, 1977). Ключевым этапом в этом процессе, после которого резко активизировался процесс политогенеза и началось зарождение специфической древнеегипетской культурой с государственной идеологией в качестве одного из важнейших ее элементов, исследователь считает выделяемый им в сер. IV тыс. до н.э. археологический этап Омари А и последовавший за ним период Нагада II/Герзе. Вместе с тем отмечалось, что многие тезисы этой работы (в частности, о появлении уже на раннем этапе египетской истории развитых форм обмена) остались без достаточного обоснования.

В 1958 г., в рамках международного симпозиума по проблемам ранней урбанизации на Ближнем Востоке (“City Invincible”), Дж. Уилсоном была высказана парадоксальная точка зрения, отразившаяся в работе «Египет на протяжении Нового царства: Цивилизация без городов» (Wilson, 1960). Уилсон обратил внимание на чрезвычайно ранний и ускоренный ход политогенеза в Египте, позволивший этому региону, с точки зрения автора, миновать в своем развитии фазу номовых городов-государств (ярко представленную в Месопотамии). В дальнейшем в едином египетском государстве так и не появилось города, который мог бы считаться его столицей, органическим политическим центром; принадлежность египтян к государству была прямой и не опосредовалась участием в каких-либо промежуточных структурах (прежде всего в городских общинах). Эта особенность Египта проявилась и в структуре расселения ее жителей, в которых, как представлялось, преобладали чисто земледельческие поселки. Выступление Дж. Уилсона в какой-то мере послужило стимулом для дальнейших исследований урбанизации в древнем Египте, пионером которых стал Б. Кемп. Этот исследователь, опиравшийся, в отличие от Уилсона, не только на письменный, но и на обширный археологический материал (в частности, на результаты многолетних исследований столицы Эхнатона в районе Телль эль-Амарны) показал, что в структуре египетских поселений Нового царства, помимо городов и сельских поселков, есть еще одна специфическая структура – храмы, основываемые за пределами освоенной территории (Kemp, 1972; 1977-1978). Соглашаясь с мнением Уилсона о том, что Египет миновал в своем развитию фазу ранних городов-государств, Б. Кемп тем не менее привел убедительные свидетельства в пользу того, что и на заре египетской истории, и в дальнейшем городские поселения функционально, по четко наблюдаемым археологическим признакам, выделялись среди поселений сельских, и в этом отношении Египет не отличался от других ранних обществ (Kemp, 1977). В своей итоговой монографии (Kemp, 1989) Б. Кемп учитывает свои прежние наработки по проблеме древнеегипетского урбанизма, но посвящает ее более широкой проблеме – эволюции древнеегипетского общества в целом, вплоть до эпохи Нового царства. Учитывая целый ряд параметров (развитие идеологии, характер поселений и степень воздействия на него государства, развитие культуры, в том числе степень влияния «придворной» культуры на народную традицию), автор приходит к выводу, что формативный период в развитии древнего Египта по-настоящему закончился лишь к началу Нового царства. Признаками «зрелости» Египта - прежде всего его государственности – на этом этапе Кемп считает достижение ей полной «свободы маневра» как в административных делах (благодаря окончательному сложению развитого аппарата управления), так и в идеологии. Роль государственного сектора в экономике Египта (прежде всего, в «редистрибуции» материальных благ) Кемп оценивает как очень высокую, однако обращает внимание естественную для него негибкость.

Следует заметить, что актуальность работ данного направления, с их достаточно высокой долей теоретизирования, снизилась к кон. 1980-1990-м гг. Причины этого довольно очевидны: именно к этому времени, благодаря новым археологическим исследованиям, оказался накоплен огромный конкретный материал по времени додинастики и Раннего царства – периодам, наиболее существенным для этих теоретических построений. Понятно, что новым попыткам обобщения этого материала на серьезном уровне должна предшествовать его тщательная интерпретация, которую до сих пор нельзя считать завершенной.

Изучение системы государственного управления в древнем Египте. Первые работы, посвященные системе администрации древнего Египта, появляются в нач. ХХ в.: их авторов (Moret, 1916; Pirenne, 1935) в наибольшей степени привлекает проблема надлома египетского государства в конце Древнего царства и накануне I Переходного периода. Обобщающие исследования, учитывающие материал по администрации Египта на протяжении крупных исторических периодов, начинают создаваться в послевоенное время, и здесь, как и в изучении древнеегипетской экономики, несомненный приоритет принадлежит В. Хельку. В 1950-е гг. им были написаны две большие монографии, посвященные администрации эпох Древнего и Среднего и Нового царств. Первая из них (Helck, 1954) построена на анализе многочисленных титулов сановников Древнего царства с целью отделения тех из них, которые носили чисто престижный характер, от связанных с исполнением реальных административных функций. Соотношение этих двух категорий титулов не было постоянным: с течением времени могла происходить трансформация титулов второй категории в первую. Историческая эволюция древнеегипетской административной системы III тыс. до н.э. представлялась В. Хельку следующей: на заре своей истории Египет был непрочным объединением общностей, внутри каждой из которых сохранялась своя собственная иерархия; соответственно, цари первых династий при осуществлении своей власти могли полагаться вполне лишь на людей, связанных с ними ближайшим образом, - прежде всего своих родственников. Отсюда берет начало большое значение царевичей в администрации этого времени. Первым переломным этапом в ее развитии (по сути дела, временем формирования подлинного административного аппарата с центром в Мемфисе и, по мнению Хелька, системы номов) становится царствование Джосера (нач. III династии). В это время появляется и приобретает значения должность визиря – единственная, которую и в дальнейшем занимают представители царствующего дома; кроме того, формируется представление о том, что чиновники заимствуют свою власть непосредственно от сакрального авторитета царя. Следующий важный этап приходится на время IV династии, когда утверждается культ бога Солнца и, соответственно, несколько снижается сакральный статус самого царя. Связь визирей (которые перестают в обязательном порядке принадлежать к царской династии) и других чиновников с авторитетом царя ослабляется, их власть начинает описываться с помощью целого ряда дробных титулов, и одновременно усиливается связь чиновников с религиозной сферой. На этом этапе происходит разрыв целого ряда древних титулов с исполнением реальных административных функций; тем не менее авторитет и влияние их обладателей, передающих их по наследству, сохраняется (более того, именно эти титулы, ввиду предполагаемой ими связи их носителя с сакральными качествами царя, сообщают ему особый престиж).

В основе монографии В. Хелька, посвященной администрации Египта во II тыс. до н.э. (Helck, 1958), нет столь стройной концепции, и она в гораздо большей степени представляет собой компендиум фактического материала, сходный с его работами по хозяйственной истории Египта. Сделанные им наиболее существенные наблюдения состоят в том, что власть царя в эпохи Среднего и Нового царства не была непререкаемой: функционеры, близкие ко двору, имели не только право, но и обязанность подавать царю советы, оказывающие мощное влияние на принятие им решений. Укрепление царской власти на протяжении Среднего царства Хельк связывает с распространением царских доменов – территорий, находящихся под прямым контролем царя, без посредства местных правителей, укрепившихся, как известно, в I Переходный период. Подобные домены появились практически в каждом номе, и их управляющие, в итоге, перетянули на себя властные полномочия, принадлежавшие до этого местным «феодальным» правителям. Соответственно, обратный переход этих полномочий произошел с упадком царской власти в конце Среднего царства. Помимо этих обобщающих наблюдений (относящихся, как видно, прежде всего к перв. пол. II тыс. до н.э.), монография представляет собой подробный анализ титулов функционеров египетской администрации, в определенной мере дает представление об их просопографии, ставит вопрос о роли в администрации царской резиденции, рассматривает такие традиционные по данной теме источники, как надписи гробницы визиря Рехмира, папирус Вильбур, рамессидские административные документы (Gardiner, 1948) и т.д.

Наметившийся еще в нач. ХХ в. интерес к проблеме падения Древнего царства и, в частности, его предпосылок в административном развитии Египта предшествующих веков, сохранился и в дальнейшем. Сбору и интерпретации материала по титулам вельмож времени V и VI династии – последних эпох мощи и стабильности Египта перед его распадом в кон. III тыс. до н.э. – была посвящена монография К. Баера (Baer, 1960). Ее автор выразил несогласие с мнением В. Хелька об особом престиже титулов, маркирующих связь с сакральными качествами царя и в начале Древнего царства «зарезервированных» за чиновниками, принадлежавшими к его дому. С его точки зрения, на протяжении V-VI династий существовала единая иерархическая «шкала» титулов вельмож (их общее число – до 1600, из них 50 – наиболее частотных); в соответствии с этой шкалой выстраивались перечни титулов вельмож в их гробницах. Данная шкала не была неизменной, и «подвижки» в ней отражались в изменениях последовательности титулов на стенах гробниц. К. Баер провел последовательное различие между титулами, обозначавшими реальные административные функции и обозначавшими некое личное качество человека, независимо от его служебного статуса (типа nb imAx – «владыка почтения»). Несмотря на свой чисто формальный характер, данная работа стала важным инструментом в последующих исследованиях памятников втор. пол. III тыс. до н.э.

Системе местного управления в Египте конца Древнего царства была посвящена монография Е. Мартин-Парди (Martin-Pardey, 1976). Рассмотрев значение самого понятие «ном» с древнейших времен и до конца Древнего царства, автор сделала вывод о том, что традиционное мнение об очень высоком централизме египетского государства Древнего царства даже в пору его расцвета страдает большим преувеличением; в то же время, согласно одному из важнейших наблюдений Е. Мартин-Парди, подлинный упадок центральной царской власти в Египте можно констатировать только со времени Пепи II – последнего царя VI династии. Значительная часть работы посвящена анализу титулов высших должностных лиц номов и уяснению различий между ними.

Анализ материала гробниц вельмож V-VI династий был продолжен Н. Канавати (Kanawati, 1977). Целью его монографии было проследить изменения в материальном положении столичных и провинциальных вельмож Древнего царства по качеству и, соответственно, стоимости их гробниц, исходя из того, что, за редкими случаями пожалования погребения царем, их возведение и убранство оплачивалось лично их владельцами. Данный анализ дал несколько неожиданные, в свете традиционных представлений, результаты: на протяжении рассмотренного периода благосостояние столичных чиновников, от низшего до высшего звена, должно было постепенно сокращаться. Та же тенденция может быть прослежена и на материале гробниц в номах, при том что биографии некоторых провинциальных вельмож не позволяют сделать вывод об упадке контроля царской власти за провинцией к концу Древнего царства. Наблюдения и выводы Н. Канавати идут вразрез с общепринятым в течение долгого времени мнением об усилении влияния провинциальных вельмож как одном из главных факторов ослабления царской власти и падения Древнего царства, побуждая, таким образом, к поиску иных объяснений этого явления. Исследования Канавати были продолжены в его следующей монографии (Kanawati, 1980), посвященной изменениям во внутренней политике царской власти в Египте с кон. V-й по кон. VI династии. Автор приходит к важному выводу, подкрепляющему тезисы его предыдущей работы: контроль центральной власти над положением в номах Египта неизменно сохранялся на протяжении всего исследуемого периода.

Еще одна важная работа по египетской администрации Древнего царства принадлежит Н. Страдвику (Strudwick, 1985). Ее материалом опять же послужили надписи гробниц вельмож; поэтому существенное внимание автор уделил разработке критериев их датировки. Прежде всего, в работе был рассмотрен материал из района Мемфиса (столичная область Египта Древнего царства; соответственно, упор был сделан на изучение титулов высших должностных лиц): на основании проведенного анализа вельмож была сделана попытка реконструировать структуру египетской администрации и механизмы ее функционирования.

В работах по администрации Древнего царства, которые мы рассмотрели, происходила разработка методики исследования наиболее массовой категории источников по этой теме – надписей вельможеских гробниц – и были сделаны отдельные выводы (наиболее существенные – у Н. Канавати). Попытка представить относительно полную картину финала Древнего царства (в значительной мере – на материале все тех же источников) была сделана Р. Мюллер-Воллерман (Müller-Wollermann, 1986). В ее работе, пожалуй, впервые было обращено внимание на период, следующий за царствованием Пепи II, и четко указано, что существование государственности Древнего царства продолжалось вплоть до кон. VIII династии. Мюллер-Воллерман повторяет наблюдение ряда других исследователей о том, что вплоть до конца этого периода местная знать не успела набрать значительного влияния (хотя со времени VI династии такое влияние принадлежит знати столичной). Говоря о причинах кризиса Древнего царства, автор отмечает отсутствие среди них внешних факторов; что же касается факторов внутренних, то наиболее значительным из них ей представляется разрастание бюрократического аппарата, вплоть до несоответствия его размеров ресурсам страны и возможностям центральной власти эффективно им маневрировать. Оценивая эту и другие работы, в которых затрагивается проблема кризиса Древнего царства, следует сказать, что их авторы, отойдя от традиционной сильно упрощенной схемы этого процесса (рост влияния номархов, отбирающих в итоге реальную власть у царя, еще едва ли не с начала V династии), практически не учли такой его важный аспект, как общеближневосточный экологический кризис III тыс. до н.э., – несмотря на явные аллюзии его последствий в ряде нарративных источников (напр.: Прусаков, 1999, c. 134-139). По-видимому, действительно эффективный синтез достижений историко-экологических (см. предыдущий раздел) и собственно египтологических, ориентированных на традиционные для этой науки источники, исследований станет делом будущего.

Ориентация на тщательный анализ титулов чиновников, проявившаяся в исследованиях администрации эпохи Древнего царства, была воспринята и специалистами по Среднему царству. Наиболее заметны в этой связи две работы У. Уорда. Первая из них – исключительно подробный индекс, учитывающий свыше 1600 титулов чиновников, засвидетельствованных в среднеегипетских памятниках, и содержащий анализ отдельных лексем, вошедших в их состав (Ward, 1982). Если эта книга представляет собой прежде всего весьма ценный справочник, то следующая работа Уорда (Ward, 1986), посвященная женским титулам эпохи Среднего царства, оказывается в большей мере исследовательской. Она содержит не только подробный перечень этих титулов, но и дает представление о просопографии их обладательниц, об их роли в царском доме и в династиях местных правителей Египта, о разных аспектах положения женщин, принадлежавших к царскому «гарему» (неточный, с точки зрения Уорда, перевод термина, скорее означающего «резиденция»).

Одной из наименее популярных тем в исследованиях государственных структур древнего Египта оказывается его армия. По существу, можно назвать лишь несколько небольших статей, посвященных древнеегипетской военной организации (Faulkner, 1953; Christophe, 1957; Kruchten, 1982), и одну, безусловно, лидирующую в рамках этой тематики, монографию А. Шульмана (Schulmann, 1964). Последняя представляет большую ценность как опыт систематизации известных по источникам древнеегипетских обозначений воинских званий, должностей, функций чиновников, так или иначе связанных с армией, и выявления соотношения между ними. Две монографии, построенные по принципу компендиума источников и их фрагментов, и значительное число статей П.-М. Шевро посвящены просопографии военных деятелей Египта с эпохи Древнего царства и до II в. до н.э. (в том числе выявлению пересечений военных и невоенных, в частности жреческих, занятий и должностей этих лиц: Chevreaux, 1985; 1987; 1989; 1991; 1992; 1994). Влиянию армии на древнеегипетское государство и общество Нового царства посвящена монография А.М. Гнирс (Gnirs, 1996), рассматривающая как общие аспекты этой проблемы, так и отдельные, наиболее яркие в ее рамках, сюжеты (в частности, влияние армии на наследование царской власти в кон. XVIII – нач. XIX династий) и карьеры отдельных военных деятелей.

Сравнительно небольшое количество работ посвящено системе управления Египта в Поздний период. Среди них стоит обратить внимание на монографию Х. Кееса (Kees, 1953), в которой характеризуются элементы жреческого и «теократического» правления, появившиеся в политической структуре Египта после краха Нового царства. Позднее появляется работа М. Гайлс (Gyles, 1959), в которой, на материале не только египетских, но и греческих и переднеазиатских источников, анализируется административная система Египта (как внутреннее управление, так и его внешнеполитические функции), а также особенности идеологических концепций, на которые опиралась царская власть, с XXVI династии и до эпохи Александра Македонского включительно. Наконец, сравнительно недавняя работа Д. Прессля (Pressl, 1998) посвящена системе управления Египтом при XXVI саисской династии, в том числе высокой роли в эту эпоху наемников, находившихся на египетской службе.

Проблемы, связанные с ролью в древнеегипетской государственности царя, настолько специфичны, ввиду их религиозно-идеологического аспекта, что основную часть связанных с ними работ имеет смысл рассматривать в отрыве от исследований древнеегипетской администрации. Мы сделаем исключение лишь для одной монографии, принадлежащей У. Мёрнейну и посвященной особому институту, объективно призванному обеспечивать стабильность и преемственность царской власти, - системе соправлений в древнем Египте (Murnane, 1977). С точки зрения исследователя, этот институт возникает лишь в Среднем царстве (предполагаемые соправления царей Древнего царства он считает фикциями); однако основное его внимание оказывается посвящено Новому царству. Мёрнейн подробно останавливается на реальном соправлении Сети I и Рамсеса II; однако еще большее внимание он уделяет XVIII династии, убедительно показав (что составляет его большую заслугу), что многократно постулировавшееся соправление Аменхотепа III и Эхнатона не могло иметь места (Мёрнейн отводит и целый ряд других предположений о случаях соправления, которые, при тщательном рассмотрении, не имели реальных оснований). Поздний период, ввиду единичности случаев царских соправлений в это время, привлекал внимание Мёрнейна слабо.

Изучение древнеегипетского права. Значительная источниковая база для данного направления исследований была накоплена уже к кон. XIX в., в ходе издания демотических документов I тыс. до н.э. Обобщить этот материал впервые попытался французский исследователь Э. Ревийу, наряду со статьями по отдельным вопросам египетского законодательства подготовивший монографии по обязательственному праву и понятию собственности в Египте I тыс. до н.э. (от времени Бокхориса и вплоть до начала греко-римского периода; Revillout, 1886; 1897) и общий курс древнеегипетского права по демотическим источникам, изданный в нескольких вариантах (характерной чертой его исследований было сопоставление древнеегипетского права с другими правовыми системами – как древности, от вновь открытых законов Хаммурапи до римского права, так и нового времени; Revillout, 1884 ; 1903 ; ср.: Revillout, 1880 ; 1882 ; 1896). Изучение демотических документов было продолжено В. Шпигельбергом, который, вместе с тем, начал изучение и более ранних правовых источников Нового царства (Spiegelberg, 1892; 1909; 1914; 1923). В первые десятилетия ХХ в. стала известна целая серия документов, служащих источниками по изучению как системы управления, так и раннего этапа развития права древнего Египта – т.н. иммунитетные грамоты царей V-VI династии, предоставлявшие ряд льгот египетским храмам: после того, как они были изданы (Borchardt, 1905; Weill, 1912), их интерпретацией и другими аспектами права эпохи Древнего царства занимаются А. Море (Moret, 1912-1917), Ж. Пиренн (Pirenne, 1931; он же в нач. 1930-х гг. издает монументальный для этого времени трехтомный обзор истории государственных институтов и права древнего Египта на всем протяжении его истории: Pirenne, 1932-1935) и А. Шарф и Э. Зайдлем (последний изучают также развитие египетского права вплоть до времени Нового царства: Scharff, Seidl, 1939; 1945). В то же время кон. XIX-нач. XX вв. – это время активного изучения папирусов греко-римского Египта, многие из которых были правовыми документами. Изучение права этого периода и египетских правовых институтов этого же и более раннего времени соприкасаются уже в работах В. Шпигельберга (Spiegelberg, 1928); позднее этой проблематике посвящает свои исследования Э. Зайдль.

Канун Второй мировой войны и послевоенные годы приносят новое расширение массива источников по древнеегипетскому праву. Начинает вводиться в научный оборот материал папирусов и острака из Дейр эль-Медины, содержащих ценные сведения по частноправовым отношениям эпохи Рамессидов; ученик В.С. Голенищева М. Малинин, и ранее публиковавший и исследовавший юридические тексты (прежде всего демотические), публикует их большую подборку, относящуюся к I тыс. до н.э. (Malinine, 1953-1983); в правовом контексте интерпретируется папирус Вильбур эпохи Нового царства (см. выше); обнаруживаются некоторые частные архивы Позднего периода (Thompson, 1959) и относящийся к этому же времени демотический правовой свод из Гермополя (хотя последний, будучи обнаружен еще в сер. ХХ в., долгое время оставался без публикации: Mattha, 1975). Это обогащение источниковой базы стимулирует исследования правовой тематики. Основополагающую роль в связи с этим имело продолжение работ Э. Зайдля – расширенное переиздание его исследования по египетскому праву до конца Нового царства (ранее – совместно с А. Шарфом, см. выше: Seidl, 1951) и монографии о древнеегипетском праве в саисско-персидское и греко-римское время (Seidl, 1956; 1962). Обе эти работы посвящены прежде всего частному праву и рассматривают формулы юридических документов, процедуру частного процесса (для сер. I тыс. до н.э. она в документах практически не представлена, но восстанавливается по аналогиям Нового царства и греко-римского периода). Особое значение для правовой процедуры греко-римского времени имели семейные правовые архивы, аналогом которых в греческом праве птолемеевского государства (конечно, гораздо превосходящим их по объему) Зайдль считает знаменитый архив Зенона. Царское законодательство Птолемеев распространялось как на греко-македонян, так и на их египетских подданных; однако в том, что касалось урегулирования частных тяжб между египтянами (на основе как царского, так и традиционного местного права), особую роль играли лаокриты – судьи, как правило, принадлежавшие к местному жречеству (их авторитет вступал в силу и в тех случаях, когда в участником юридической коллизии, разрешаемой на основе египетского права, становился кто-то из греко-македонян). Таким образом, работы Э. Зайдля по позднеегипетскому праву во многом нацелены на выявление сложного взаимовлияния античной и египетской правовых традиций в греко-римское время.

В основном на позднеегипетском материале оказываются построены и работы демотиста П. Пестмана, посвященные семейному (с особенным вниманием к юридическому положению замужней женщины, статусу ее имущества и особым «вкладам» или «дарам» жениха и, в ряде случаев, невесты, обусловленным брачными контрактами) и наследственному праву (Pestman, 1961; 1969). Вместе с тем не остаются без внимания и другие эпохи развития древнеегипетского права. Так, Х. Гёдике в кон. 1960-х гг. предпринимает новое сводное издание иммунитетных грамот Древнего царства (несмотря на критику ряда его наблюдений в связи с этой группой источников, именно оно является для нее на сегодняшний день нормативным: Goedicke, 1967) и исследование частных надписей этой эпохи правового содержания (Goedicke, 1970). Материалы Дейр эль-Медины, относящиеся к Новому царству, легли в основу работ одного из крупнейших египтологов-правоведов втор. пол. ХХ в. Ш. Аллама (араба по происхождению, с начала своей научной карьеры работающего в Германии). Проведенная им работа по публикации папирусов и острака рамессидского времени из Дейр эль-Медины (Allam, 1973) в известной мере продолжала дело, начатое Я. Черни (собственно, она и проводилась с учетом его публикаций и архивных материалов), однако с самого начала имела явный правовой уклон. Выводы, сделанные на этом материале, были представлены в монографии Аллама по процессуальному праву в судебной практике Дейр эль-Медины (Allam, 1973a), в которой анализировались формулы дошедших до нас юридических документов, полномочия судебных магистратов поселения (и, в связи с этим, компетенция в современной судебной практике фараона и высших чиновников), процедура процесса и роль в ней судебных оракулов. В дальнейшем Ш. Аллам посвящает ряд статей уголовному праву древнего Египта, договорам купли-продажи, гермопольскому правовому своду (см. выше), традиционной египетской судебной инстанции «кенбет» и другим правовым сюжетам (Allam, 1978; 1982; 1986; 1995).

Еще один крупнейший египтолог-правовед, начавший свою работу на рубеже 1960-70-х гг. и продолжающий ее до сих пор, - это бельгийская исследовательница Б. Меню. Ее первая крупная работа была посвящена интерпретации правовых отношений между царем и его подданными в аграрной сфере на материале рамессидского папируса Вильбур (Menu, 1970). Согласно ее наблюдениям, каждое крупное хозяйство (домен) на государственной земле делилось на несколько секторов; часть из них относилась непосредственно к этому хозяйству, а часть могла использоваться для различного рода операций, причем не столько субъектом, во владение которого был передан данный домен, сколько стоящим над ним государством. Такие операции состояли в передаче отдельных участков земли в держание или аренду средним землепользователям (например, воинам), причем такие держания могли быть как отчуждаемыми, так и неотчуждаемыми. Общая идея данной работы состоит в подчеркивании высокой, определяющей роли государства в распоряжение выделенной им в держание землей. Практически одновременно с данной работой, в небольшой статье (Menu, 1971), Б. Меню высказала еще более резкий вывод о характере землепользования в древнем Египте: с ее точки зрения, в правовом сознании египтян понятие собственности на землю отсутствовало, не находя основы в контролируемой государством системе распределения земельных владений между храмами и частными держателями; позднее она еще раз (Menu, Harari, 1974), на материале Древнего царства, пришла к выводу, что владение частными лицами землей могло иметь место только через посредство государства (к фактическому положению – но не к титулу – частной собственности на землю приближались только земли, выделяемые тем или иным лицам в заупокойное обеспечение). Еще одна обширная работа Б. Меню, посвященная займам в древнеегипетской правовой практике Нового царства и Позднего периода (Menu, 1973), помимо чисто юридических, содержит важное социально-экономическое наблюдение: исходно беспроцентные, сделки по займам в Поздний период приобретают стандартное условие 50% годовых, при том что общая сумма приплаты к долгу могла достигать 100%. В дальнейшем исследовательница публикует целый ряд исследований по частным вопросам древнеегипетского права, которые были суммированы в двух сборниках ее работ, вышедших в 1980-е гг.: стоит специально упомянуть четко очерченную в этих сборниках проблематику различных видов сделок.

Как видно (особенно явно – как раз на примере работ Б. Меню), разработка правовой тематики в западной египтологии, в полном соответствии с общей тенденцией мировой гуманитарной науки, не просто смыкается с исследованиями в области экономики, но, по существу, представляет собой их разновидность. Стоит, однако, отметить существенное падение интереса к обоим этим направлениям исследований в 1980-90-е гг., в течение которых в их историографии практически не появилось новых имен.

Общество и государство в древнем Египте: отечественная историография ХХ в. (советский и постсоветский периоды). Изучение древних обществ, как и историческая наука в целом, находилась в советское время под мощным влиянием марксистской концепции исторического материализма, с ее теорией последовательной смены способов производства и возникающих на их базе общественно-экономических формаций. Следует сказать, что далеко не всегда это влияние определялось давлением сверху, а не личной позицией исследователей, сформировавшейся в годы, когда резкая трансформация общества ощущалась ими лично; далее, было бы крайне несправедливо считать это влияние неплодотворным. В советской (и, в известной мере, в постсоветской) египтологии оно проявилось в интенсивной разработке проблем социально-экономического развития древнего Египта, и прежде всего господствовавших там форм эксплуатации; при этом методика исследований этих проблем с течением времени утрачивала свою чисто социологическую окраску, обогащалась тщательным терминологическим анализом источников, и полученные таким образом научные результаты обретали весомость в рамках мировой науки. Негативной стороной повышенного внимания к социально-экономической проблематике стала сравнительная малочисленность исследований, посвященных государственному управлению, царской власти в древнем Египте и ее идеологии.

«Социальная революция в Египте конца Среднего царства». Обращение отечественной египтологии к социально-экономической проблематике тесно связано с именем В.В. Струве (1889-1965), которого, без преувеличения, можно назвать отцом отечественной науки о древнем Востоке в послереволюционное время. Еще до Первой мировой войны, в годы обучения в Санкт-Петербургском университете, он находился под влиянием не только своего непосредственного руководителя, Б.А. Тураева, но и исследователя социально-экономического строя птолемеевского Египта на папирологическом материале М.И. Ростовцева. В 1914 г., во время краткой, но сыгравшей в его становлении как ученого большую роль стажировке в Берлине, Струве познакомился с виднейшим теоретиком истории древнего мира Эд. Мейером, которого в дальнейшем среди известных ему ученых ставил на первое место. Характерное «переплетение» влияния на Струве Ростовцева и Мейера можно увидеть в одной из его ранних работ, где была сделана попытка проследить на материале греко-римского и византийского Египта циклы экономического развития, наметившиеся еще в эпоху фараонов (Струве, 1917; ср.: Струве, 1913; 1915). Не может быть особых сомнений в том, что Струве занимался бы социально-экономической проблематикой, даже если бы в 1917 г. не произошло потрясших Россию событий. Однако в итоге именно революция придала его исследованиям совершенно особые импульс и звучание.

В 1918 г. В.В. Струве выступает с публичной лекцией, в которой решается охарактеризовать события, отразившиеся в известном среднеегипетском тексте «Речении Ипувера», как древнейшее описание «социальной революции», произошедшей, по его мнению, на исходе Среднего царства, ок. 1750 г. до н.э. Подчеркнем, что в самом проведении параллели между содержанием среднеегипетских «описаний бедствий страны» и событиями 1910-х гг. Струве был совершенно не одинок (ср.: Erman, 1919; Тураев, 2000, с. 76-77), что легко объяснимо: действительно, и в этих текстах и в современном ему времени наблюдалось катастрофическое крушение устоявшейся социальной системы. Тематика данного источника не уходит из его работ многие годы (Струве, 1925; 1930): в 1935 г. Струве завершает ее разработку, опубликовав полный перевод «Речений Ипувера» и успев к этому времени подключить к их оценке открытый еще В.С. Голенищевым эрмитажный папирус № 1115B («Пророчество Неферти»; принятое Струве чтение – Ноферреху; Струве, 1935); характерно, что с начала 1930-х гг. В.В.Струве предпочитал характеризовать изучаемые им события не как «революцию», а более нейтральным термином «социальный переворот». Итогом этих событий Струве считал восстановление в Египте сельской общины, прежде пришедшей в упадок вследствие развития частного землевладения; в этом ему возражал В.И. Авдиев, полагавший, что «перераспределение собственности» в ходе переворота могло стимулировать развитие как раз частных хозяйств (Авдиев, 1936). Вывод В.В. Струве о наличии в среднеегипетских текстах признаков широкого (во всяком случае, повсеместного) движения социального протеста египетских низов представляется вполне корректным и теперь; степень же его целенаправленности и «сознательности» Струве не преувеличивал и сам.

Выдвинутую В.В. Струве датировку оспаривал уже в 1930-е гг., расширив рассмотренный им массив источников и солидаризуясь с такими исследователями, как А.Эрман и А. Гардинер, И.М. Лурье, бывший его оппонентом и по другим вопросам: он считал, что описанные в этих источниках события нужно относить не к кон. Среднего царства, а к I Переходному периоду (Лурье, 1939; сейчас эта датировка, хотя и независимо от аргументации Лурье, разделяется практически всеми египтологами). Позднее к «описаниям бедствий страны» обращались Н.С. Петровский (в своей кандидатской диссертации, оставив в стороне вопрос об их датировке: Петровский, 1951) и, очень кратко, И.А. Стучевский (Стучевский, 1976).

Проблема социально-экономического строя древнего Египта в дискуссиях 1920-1930-х гг. Поиск социологического определения для общественного строя древних, средневековых и новых обществ Востока резко актуализировался, на фоне внимания к революционным событиям в Китае, в кон. 1920-х гг. Заметим, что на этом этапе, несмотря на более или менее явное провозглашение марксистских категорий общепринятой методологией гуманитарных исследований, выдержанная в их духе единая концепция всемирной истории выработана еще не была. Начинается дискуссия между сторонниками концепций «азиатского способа производства» и феодализма на Востоке (см. несколько откорректированное, но в общем верное изложение предпосылок и хода этой полемики: Никифоров, 1977, с. 176 слл.): из египтологов к сторонникам второй концепции относился убежденный марксист И.М.Лурье. Позиция В.В.Струве в данной полемике оставалась некоторое время нечеткой: выступив сперва с признанием существования «азиатского способа производства» в Египте «до эпохи Рима, когда римское владычество принесло иную (видимо, рабовладельческую? – Авт.) формацию...» (Струве, 1931, с. 91), он затем возвращается к принимавшемуся им в 1920-е гг. (явно не без влияния Эд. Мейера) определению древнеегипетского общества как феодального, эволюционировавшего в сторону капитализма в эпоху античности, но затем, на заре средних веков, вновь вернувшегося в феодализм (Струве, 1932). Однако уже очень скоро, обратившись к новому для него месопотамскому материалу, Струве адресует своим коллегам, а заодно и себе упрек в «голом социологизировании» при исследовании социально-экономического строя древнего Востока и впервые высказывает мнение, что этим строем, как покажут дальнейшие исследования, было рабовладение (Струве, 1932а). С развернутым обоснованием (из древнеегипетских источников – на материале автобиографий вельмож и иммунитетных грамот Древнего царства, а также ряда новоегипетских текстов) он формулирует этот тезис в знаменитом трехчасовом докладе в Государственной академии истории материальной культуры 4 июня 1933 г. и ряде публикаций, увидевших свет после этого (Струве, 1934). Тезис Струве немедленно, уже в ходе обсуждения его доклада, был встречен критикой со стороны приверженцев теории феодализма на древнем Востоке ([Прения…], 1934). Характер аргументации, к которой они при этом прибегали, весьма показателен: так, И.М.Лурье, упрекавший Струве в априорной интерпретации египетских обозначений социальных групп, отнюдь не проявлял осторожности в собственных построениях, уверенно переводя целый ряд из этих обозначений термином «крепостные» ([Прения…], с. 114-119). Существенно, что при обсуждении доклада В.В.Струве фактически в его поддержку выступил один из самых блестящих знатоков источников по общественному строю Египта - Ю.Я.Перепелкин ([Прения…], с. 138-141). Заметим, что дискуссия 1933 г. окончилась, в известном смысле «вничью»: и В.В. Струве, и его оппоненты (напр.: Лурье, 1938)  остались при своих взглядах. Официальное признание тезиса Струве пришло позднее, с утверждением ок. 1934-1935 гг. на самом высоком уровне «линейной» схемы последовательной смены во всемирной истории пяти социально-экономических формаций, второй из которых, и первой классовой, было рабовладение. Вскоре после этого появляются и другие работы, в которых отстаивается и уточняется тезис о господстве на древнем Востоке особой, ранней формы рабовладения (в частности, лидер московского востоковедения В.И. Авдиев выдвигает предположения о роли в египетском классообразовании процесса разложения общины: Авдиев, 1934; 1934а).

Оценивая концепцию Струве независимо от ее места в советской официальной идеологии 1930-50-х гг., следует сказать, что привлеченный им материал источников в принципе отстаивавшемуся им тезису соответствовал: трудовое население Египта Древнего царства, не имевшее собственных средств производства, прикрепленное к своему месту работы (т.е. несвободное) и работавшее за паек экономически действительно подвергалось рабовладельческой эксплуатации; Новое царство действительно было временем очень широкого притока в Египет чужеземных пленников, часто становившихся рабами частных лиц (кстати, точно таким же образом корректным оказался вывод Струве о рабовладении в Месопотамии эпохи III династии Ура: Струве, 1934а). Не выдержали проверки временем менее обоснованные тезисы Струве о длительном существовании в Египте сельской общины (в том числе как ячейки, где использовался труд патриархальных рабов), а также о рабовладельческом характере крупных хозяйств эпохи Нового царства. Однако само опровержение этих тезисов стало возможно вследствие того импульса социально-экономическим исследованиям, который был задан В.В. Струве.

Из конкретных исследований 1930-х гг., начатых уже в рамках концепции рабовладельческого строя в древнем Египте, можно отметить исследование М.А. Коростовцевым декрета Сети I из Наури (Короствцев, 1939), в котором большое внимание было уделено соотношению в хозяйстве абидосского храма Сети I рабского и свободного труда. Еще одна работа, аналогичная по тематике, была подготовлена на материале т.н. Большого папируса Харрис (Гаррис) Д.Г. Редером (Редер, 1940): ее значение состоит в том, что в ней впервые было обращено внимание на особую категорию египетского трудового населения, именуемую термином семдет. Вне дискуссии о социально-экономическом строе Египта лежало исследование М.Э. Матье пережитков первобытности в древнеегипетском обществе (Матье, 1936). Согласно ее построениям (испытавшим сильное влияние этнографических методик) престолонаследие в Египте шло по женской линии, высокий статус женщины находил отражение и в терминологии родства, и в мифологии («Тяжба Хора и Сета»), и в юридической практике. Все это, по ее мнению, позволяло говорить о наличии в древнем Египте пережитков матриархата: вывод этот утратил значение с отказом этнографической науки от постулирования подобного этапа в истории человечества.

Социально-экономическая история древнего Египта в советской историографии 1940-50-х гг.: дискуссии и исследования. После дискуссии 1933 г. В.В. Струве в своих социально-экономических исследованиях полностью переключился на месопотамский материал и к древнеегипетским источникам в этой связи уже не возвращался: единственным и не очень показательным исключением можно считать его статью 1962 г. об обществе эллинистического Египта. В кон. 1940-х гг. начинает публиковать свои исследования социально-экономического строя древнего Египта его близкий сотрудник Ю.Я. Перепелкин. Выше мы видели, что в дискуссии 1933 г. он выступил на стороне В.В. Струве: стоит, однако, отметить, что уже в это время или же несколько позже он пришел, по существу, к выводу о необходимости отказа от использования социологических категорий при описании древнеегипетского общества: его структуру и существующие в нем отношения он считал необходимым изучать в их собственных терминах. Первая его работа, выдержанная, в принципе, именно в этой методологии, была посвящена меновым отношениям в Египте Древнего царства (Перепелкин, 1949). На материале ряда источников Ю.Я. Перепелкин показал интересную практику купли-продажи с использованием оценки товара в «деньгах», но его оплатой вещами; однако наиболее важный вывод этой работы касался сведений надписи гробницы Мечена о покупке им земли у коллектива ее собственников. Перепелкин заключил, что перед нами единственное – и последнее по времени, коль скоро неизвестны более поздние, - упоминание об общинном землевладении в Египте; таким образом, был сделан фундаментальный вывод о раннем исчезновении в Египте независимого от государства общинного сектора экономики. Более подробное (правда, подвергшееся очень основательной редакторской правке как раз с точки зрения введения в него обязывающих «социологических» определений) описание древнеегипетского общества III тыс. до н.э., основанное прежде всего на материале гробниц вельмож этого времени, было дано Ю.Я. Перепелкиным в написанном им разделе I тома «Всемирной истории».

В кон. 1940-нач. 1950-х гг. на страницах «Вестника древней истории» развернулась активная дискуссия между Е.В. Черезовым и И.С. Кацнельсоном, с одной стороны, и И.М. Лурье – с другой об интерпретации социальных терминов мерет и хентиу-ше, встречающихся в текстах Древнего царства (автобиографиях вельмож и царских иммунитетных грамотах). Если первые два исследователя отстаивали точки зрения, согласно которой наиболее частотный из этих терминов – мерет - обозначал рабскую зависимость (Черезов, 1949; 1950; 1951; 1952; Кацнельсон, 1954), то И.М. Лурье, сохраняя свое негативное отношение к определению социально-экономического строя Египта как рабовладельческого, предпочитал видеть в обозначаемых им людях общинников либо свободных египтян, находившихся в нерабском статусе зависимости от частного лица, дворца или храма (Лурье, 1951а; 1955). По состоянию на нач.-сер. 1950-х гг. верным представляется замечание Н.М. Постовской о том, что данная дискуссия велась неубедительно с обеих сторон, и для разрешения вопроса о значении данных терминов потребовалось бы более глубокое исследование, с привлечением нового материала (Постовская, 1961, с. 267). В дальнейшем таким «новым материалом» оказались интерпретировавшиеся Ю.Я. Перепелкиным, наверное, еще с 1930-х гг. рельефы (изображения и пояснительные надписи к ним) из гробниц вельмож Древнего царства, которые, если сформулировать выводы данного исследователя в социологических категориях, позволили установить рабовладельческий характер основной формы эксплуатации в этом обществе (см. ниже). Вместе с тем, применительно к дискуссии кон. 1940-нач. 1950-х гг. хотелось бы привлечь внимание к самому факту того, что она имела место на страницах главного отечественного издания по проблемам древней истории, на фоне идеологического прессинга, ставшего особенно жестким как раз в 1949-50 гг., при том, что один из ее участников – И.М. Лурье – выступал с неортодоксальной в свете официальной концепции позиции.










Последнее изменение этой страницы: 2018-04-12; просмотров: 190.

stydopedya.ru не претендует на авторское право материалов, которые вылажены, но предоставляет бесплатный доступ к ним. В случае нарушения авторского права или персональных данных напишите сюда...