Глава третья: «У тебя есть секреты?»

Зрители не знают, что кто-то садится и пишет фильм; они думают, что его создают актёры во время съёмок.

-Джо Гиллис, Сансет бульвар

В первый съёмочный день Комнаты моим заданием было убедиться, что Томми встанет и прибудет на площадку вовремя. Это задание я буду выполнять до самого конца съёмок, на которые Томми обычно приезжал с трёх-четырехчасовым опозданием. Меня оправдывает тот факт, что биологические часы Томми напоминали скорее циркадные ритмы опоссума или летучей мыши, чем человека. Он, как правило, ложится спать около шести-семи часов утра и встаёт в три или четыре пополудни. И при этом он настаивал на утренних съёмках Комнаты. Уволившись изFrenchConnection, я припарковал свою Lumina у дома Томми. Я вошёл через приоткрытую парадную дверь и позвал его. Ответа не было. На плите стоял выкипающий чайник с водой. Я убрал с плиты почти пустой чайник и поднялся по лестнице. Дверь спальни была закрыта, но я услышал, как Томми издал несколько бурчащих звуков, один из них напоминал «Пять минут». Я спустился обратно и сел на диван, где обнаружил записку от Томми, адресованную мне: «Ты получишь большую часть конфет (95%), когда завершится производство. Я не Санта Клаус».

«Конфетами» на необычном и жутковатом сленге Томми именовались деньги. Это был типичный стиль Томми: показывать, что написано в соглашении мелким шрифтом только после его заключения.

Через двадцать минут я снова постучал в его дверь. «Пять минут», опять ответил Томми.

Сидя на том диване, я понял, что в этой схеме оплаты остаётся довольно существенная лазейка: Что если мы никогда не завершим производство.

Томми выглянул на лестницу в растрёпанном виде. «Мы возьмём твою машину, ладно?»

«Ладно», сказал я. «Но почему?»

«Потому, что эти люди будут говорить, если увидят мою машину». Он пошёл обратно в свою комнату.

«Мы опаздываем», торопил его я, «Когда ты будешь готов?»

«Пять минут», протянул Томми.

Вскоре я уже лежал на диване. Если подумать, план Томми был в своём роде гениален. Как лучше всего увлечь меня фильмом? Как заставить меня ждать его на диване спустя час после того, как он сказал, что будет через пять минут?

Чем Томми там занимался? Прихорашивался, одевался, раздевался, опять прихорашивался, подтягивался на турнике, одевался, вновь прихорашивался, засыпал. В какой-то момент я пошёл уведомить Томми, что он может на два часа опоздать в первый день съёмок собственного фильма. Но прежде чем я обрушил на него эту горькую, но необходимую правду, Томми вышел из спальни в белых медицинских перчатках, испачканных чёрной краской для волос. Томми действительно решил покрасить волосы, прежде чем ехать на съёмки. Я спустился вниз и стал смотреть Шпионские игры. У Томми весь пол был завален сотнями DVD, хотя я не думаю, что он смотрел большинство из них. К концу Шпионских игр, Томми был готов. Теперь мы опаздывали на четыре часа, и даже не заехав при этом в 7-Eleven[11], чтобы купить привычные Томми пять банок «Ред Булла». Думаю, такое начало можно считать благоприятным.

Съёмки Комнатыпроходили на площадке Birns & Sawyer на Highland Avenue. За последние пятьдесят лет эта фирма стала легендарным поставщиком камер и иного оборудования для главных голливудских кино - и телепроизводителей. Владелец Birns & Sawyer Билл Мирер принял необычное решение позволить Томми использовать парковку своей компании и маленькую студию, поскольку Томми принял захватывающе дорогое решение приобрести, а не арендовать всё его оборудование. Это было миллионное вложение, на которое не решилась бы и крупная голливудская студия. Камеры и технологии кинопроизводства всё время совершенствуются и всё, что именуется передовым, устареет за год. Приобретения Томми включали две HD-камеры Panasonic, камеру для съёмки на 35-мм., десяток очень дорогих линз и грузовик, полный осветительного оборудования Arriflex. Одним беззаботным движением Томми пустил по ветру весь вековой опыт кинопроизводства.

Возможно самым затратным и бессмысленным в производствеКомнатыбыло намерение Томми снимать фильм одновременно на 35 мм.плёнку и цифровуюHD-камеру. В 2002 г. HD35 мм.камеры стоили вместе около250,000 долларов; линзы шли от 20,000 до 40,000 за штуку. И, конечно, чтобы всем этим управлять, нужно нанять ещё одну команду. У Томми была установка, позволяющая использовать НD-камеру и 35-мм. камеру одновременно, а значит Томми нужно было чтобы две разные команды и две осветительные системы всегда были на площадке. Ветераны кино, которые работали здесь, не могли понять, зачем Томми это делает. Всё потому, что Томми хотел быть первым, кто снимет кино таким способом. Он ни разу не спросил себя, почему никто до него и не пытался.

 Томми и его "Большая голливудская фишка" - съёмка двумя камерами

Я вёл свою шумную, кашляющую Люмину мимо грузовичков и строительного оборудования к парковочному месту Томми, хвастливо отгороженному большими оранжевыми конусами. Угадайте, кто их туда поставил?

Лучшее из описаний Томми, что я слышал-он похож на одного из безымянных громил с Узи, которые появляются на две секунды в фильме Жан-Клода Ван Дамма, прежде чем он разбросает их пинками. Именно так Томми сейчас и выглядел, не считая отсутствия Узи. В тот день он был одет в теннисные туфли, чёрные широкие брюки, широкую и волнистую тёмно-синюю рубашку и солнечные очки, волосы, собранные в хвостик его любимой фиолетовой резинкой. Пока мы шли от машины до площадки, он кричал во все стороны: «Что ты стоишь как Статуя Свободы? Ты, делай свою работу! Ты, неси это сюда! А вы, кинооператоры, не трогайте ничего для HD. Будьте деликатней! Нам нужно торопиться! Нельзя терять времени!» Все смотрели на него с выражениями лиц, будто говорившими: Ты что, твою мать, шутишь?Томми с чудовищным опозданием приехал на собственные съёмки и его первый шаг-перебранка с персоналом? День был не жаркий, но я уже взмок.

Съёмочную группу Комнаты предоставилиBirns & Sawyer, во многом благодаря Биллу Миреру и его торговому представителю Питеру Энвею, который понял, что Томми понадобится помощь в работе со всем этим дорогим оборудованием, о котором он знал меньше чем ничего. Главным мотивом Мирера и Энвея было продержать производство на плаву, по крайней мере, тридцать дней-периода, по истечении которого Томми должен был вернуть недешёвое снаряжение, которое он у них купил. И всё же, это было разумным проявлением доброты со стороны Мирер - обеспечить Томми командой. Томми получил доступ к таким ветеранам кино как Рафаэль Смаджа, оператор с французскими корнями, много работавший нареалити-телевидении. Это были здравомыслящие и уверенные профессионалы, что значило, они совершенно не готовы иметь дело с кем-то вроде Томми.

Знаменитая увлечённая ухмылка Питера Энвея

Питер Энвей потратил много сил, убеждая Томми в том, что фильму нужен скрипт-супервайзер. Там где дело касалось эмоциональной связности и драматической логики, сценарий Томми недалеко уходил от того, что пишут мелом на детской площадке. Томми желал убедиться, что Комната выглядит солидно в глазах Birns & Sawyer, для этого Рафаэль Смаджа привёл на встречу с Томми своего старого друга Сэнди Шклэйра.

У Сэнди был двадцатипятилетний опыт работы в кино и на телевидении в основном в качестве скрипт-супервайзера. Cрубашкой в цветочек навыпуск, усами как у Селлека и здоровенными очками, Сэнди имел настолько не-лос-анджелесский вид, насколько это было возможно. Он был почти всегда дружелюбен и забавен-хотя работа над Комнатой почти лишила его рассудка. Уже спустя годы Сэнди заявил, что он был режиссёром львиной доли Комнаты, что звучит как хвастовство должностью старшего инженера по аэронавтике на «Гинденбурге».

"Мне нужен лишь розовый ангорский свитер, и я доволен" Сэнди Шклэйр скрипт-супервайзер Комнаты

Сэнди позже сказал мне, что его первой мыслю при встрече с Томми, было удивление: отчего его ледяная кожа не шипит от соприкосновения с прямыми солнечными лучами? Он подумал, что Томми наверно, какой-нибудь испорченный ребёнок из семьи болгарских нефтяных магнатов, которому родители платят, за то чтобы он оставил родину и никогда не возвращался. Во время их встречи, пока Томми описывал Сэнди Комнату, Рафаэль - он уже был в деле - стоял в стороне вне поля зрения Томми, молитвенно сложив руки в немой просьбе к Сэнди присоединиться.Для Сэнди Томми казался безумным, неопытным и богатым, так что, почему бы и нет?

Сэнди был единственным на площадке, не считая меня, у кого был полный сценарий Комнаты. Сэнди проделал над ним внушительный объём работы, в основном превращая ужасающие диалоги («Повышение! Повышение! Это всё о чём я слышу. Вот твой кофе и английский маффин и заткни свой рот».) в лингвистические конструкции, которыми общаются человеческие существа. Кроме этого, Сэнди ничего не мог сделать без переписывания сценария с нуля, с чем не смирился бы Томми, да и Сэнди не имел к этому никакого желания. Сэнди понял точно, что это был за сценарий: бессвязный и содержащий в себе странный,скрытый гомоэротизм. Но работа есть работа.

Одним из первых дел Томми по прибытии на площадку было встретиться с Рафаэлем, который очевидно был озадачен, причиной опоздания Томми. Его тусклая улыбка балансировала на маленькой седой бородке. Рафаэль был неприветливым - противоположностью компанейского, разговорчивого Сэнди. Он, казалось, воспринимал близко к сердцу факт своей работы над чем-то столь низкопробным, как Комната.Но его отношение ко мне значительно смягчилось, когда он узнал, что я говорю по-французски. За время съёмок он стал более открытым.

Уяснив, что Рафаэлю не терпится начать, Томми встретился с художником по костюмам Комнаты Сафовой Брайт, ещё одним порядочным и добросовестным человеком, присутствующим на съёмках. Томми обеспечил её мизерным бюджетом, и она большую часть времени отчаянно прочёсывала благотворительные магазины Лос-Анджелеса в поисках подходящих костюмов. В результате появился «Костюмерный» отдел, состоящий из единственной стойки для одежды приюта для бездомных и нескольких пластиковых моек для прачечной. Сафове также приходилось разбираться с эксцентричными дизайнерскими капризами Томми. Неудивительно, что многие из костюмов Комнатыоказались неудобными в лучшем случае и катастрофой в худшем.

И напоследок, Томми встретился с Эми Вон Брок, гримёромКомнаты, которой выделили жалкое пыльное местечко прямо справа от двери на площадку. Эми негде было поставить зеркало или столик для множества своих кисточек. Вид обеденного стола, целиком занятого бочкой горячей воды для Томми, ее сильно разозлил и тут Томми плюхнулся в её кресло, потребовав, чтобы не было видно его «гнезда». Я должен был перевести: на Томмийском, гнездо значит скальп, лучше и не начинать объяснять почему. Пока прикрывали его гнездо, Томми сказал Эми, что ещё он хочет, чтобы все родимые пятна на актёрах были замаскированы. Эми взглянула на меня. Я пожал плечами. Этот опыт обещал быть для неё болезненным.

Я не видел интерьер Комнаты, даже отдалённо напоминающий окончательный вид, и пошёл в малую студию Birns & Sawyer, чтобы на него взглянуть. Несколько членов группы, которые из уважения к Энвею понизили свои трудовые расценки, полагая, что это малобюджетное кино, со злостью уставились на личный туалет за $6,000, который Томми построил для себя около конца площадки. В этом туалете было всё: отдельный водопровод, сверхмягкая туалетная бумага, кокетливое зеркало, раковина. Недоставало одного: двери. Вместо неё была маленькая синяя занавесь.

Это было дико по столь многим причинам. Во-первых: в Birns & Sawyer был чистый туалет с кабинками в 80 футах[12] от этого храма туалетного тщеславия Томми. Во-вторых, он на самом деле собирался облегчаться посреди студии, будучи отделённым от людей, с которыми работал, лишь тоненькой занавеской?

Один из группы прошипел: «Что здесь делает личный туалет?»

«У этого парня есть деньги строить собственный туалет? Почему он просто не пользуется нормальным туалетом, как все остальные?»

Это посмешище гребанное. Чем нам тогда платят? Это. Грёбанное. Посмешище».

«Обязательно буду срать тут, каждый раз, когда он не смотрит».

За нами открылась дверь студии. «Грег!» Кричал Томми из проёма. «Грег, ты мне нужен здесь. Мы репетируем!» Некоторые члены группы находились поблизости, взглядами открыто выражая бунт. «Не говорите с Грегом», сказал им Томми. «Оставьте его в покое. Я говорю с Грегом».

Томми вытащил меня на улицу, где он заметил человека, работающего с 35-мм. камерой и пошёл к нему, чтобы поведать секретный план, о том, как он собрался сегодня снимать меня и Дона. За десять секунд разговора с Томми лицо оператора сменило, по меньшей мере, пять различных выражений: озадаченность, тревога, шок, недоверие и, наконец, мрачное принятие.

Я ненавидел себя за участие в этом. Я знал, что если бы поступил правильно и отказался от роли Марка, это бы означало и отказ от суммы денег, которая могла изменить мою жизнь - и в то время я не верил, что смогу заработать такие деньги по-другому. Я чувствовал, что моими слабостями пользуются - а я позволил этому случиться. Может поэтому я был подавлен: Томми дал мне понять, что у меня есть цена. Я знал: то, что Томми собирается сделать с Доном - поступок лицемерный и даже жестокий. Но теперь я еще и поразился тому, насколько затратной была эта идея. Томми тратил время оператора и, очевидно Дона, но также время осветителей, звукооператора, гримёра и костюмера - и всё из-за того, что он не хотел поговорить с Доном напрямую. Это было странно: Томми обычно как рыба в воде чувствовал себя в тёмной стихии конфликта.

Все актёры ждали, когда Томми начнёт делать хоть что-нибудь. В конце концов, время их съёмок прошло несколько часов назад. Томми настаивал, чтобы все актёры, даже те, кто в этот день не снимался, всегдабыли на площадке. Он любил неожиданно включать актёров в сцены, где их по изначальному сценарию не было. Если вы были актёром в Комнате, каждый ваш день был сюрпризом.

«Народ», сказал Томми, размахивая руками, «теперь,пожалуйста, послушайте. Персонал тоже сюда ко мне». Когда все собрались, я посмотрел на актёров, с которыми так сблизился за прошедшие несколько месяцев: Скотт Холмс (который играл Майка и в титрах был назван «Майком Холмсом», поскольку Томми забыл его настоящее имя), Филип Халдиман (Денни), Джульетт Даниэль (Лиза),Кэролин Миннотт (мать Лизы, Клодетт), Брианна Тейт (подруга Лизы, Мишель), Дэн Джанджиджиан (с уникальным именем Крис-Эр) и сам Дон, который уже,похоже, что-то подозревал. Все, казалось, были истощены. Месяцы драмы от Томми, глупых репетиций, яростных споров и конфликта между Томми и актёрами всего несколькими днями ранееокончательно довели всех нас.

«Итак», сказал он, « Здесь Грег, как вы знаете. И у меня есть новости, что мы хотим посмотреть его - продюсеры хотят посмотреть Грега - для будущего проекта. Так что он сыграет пару сцен фильма с вами, ребята. Продюсеры хотят, чтобы он был в фильме, окей? Так они говорят»-он пожал плечами - «значит, мы должны организовать камеры и так далее».

Актёры пытались осознать это странное заявление. «Кого он играет?» спросила Брианна.

Томми ответил: «Он будет играть Марка во время репетиций. Продюсеры хотят увидеть его как Марка».

Дон повернулся к Брианне - тогда никто не знал, что они тайно встречались - и обменялся с ней многозначительными взглядами. Затем на глаза Дону попался я. Мне осталось лишь пожать плечами.

Томми отпустил нас, обещав, что репетиции начнутся через двадцать минут. Я пытался найти место в Birns & Sawyer, где можно было спрятаться, но Дон нагнал меня. «Привет», сказал он,склонив голову набок.

Я улыбнулся ему, самой искренней и непредательской улыбкой, на которую был способен.

«А ты разве… разве не ходил в мыло или вроде того?» Где-то неделю назад, я должен был уйти с репетиции на пробы в сериалеМолодые и Дерзкие, ту роль я в итоге не получил. Я сказал об этом лишь Брианне, но новость,очевидно, дошла и до Дона.

«Да», ответил я.

Во взгляде Дона промелькнула настороженность. «Так ты получил роль?»

«Ну, да». До сих пор не знаю, почему я сказал да. Думаю, меня раздражал внезапный маниакальный интерес Дона к моей карьере.

«Эй!» Теперь Дон улыбался. «Это замечательно! Поздравляю». На миг он взглянул на Томми, словно, наконец, разобравшись в происходящем. «Так», сказал он уверенно, «для продюсеров ты пробуешься в какой-то новый фильм? Или это связано с мылом?»

«Нет», ответил я, «Это другое». Ситуация становилось просто смешной. Дон думал, что я просто интерн. И теперь я без усилий добивался успеха на его поле, пока он пытался сняться в Комнате.

«Как зовут твоего персонажа?» внезапно спросил Дон.

Я колебался. «В мыле?»

«Да».

«Тристан».

«Ну», сказал Дон, отходя в сторону, «звучит впечатляюще. Удачи!»

Брианна также нашла меня, чтобы поздравить - плохое прикрытие желания узнать, что за чертовщина на самом деле происходит. У Брианны с самого начала не сложились отношения с Томми. Неделей ранее,на прошедшей в ужасном раздражении встрече актёров в офисе Birns & Sawyer, Брианна спросила у Томми, почему он всегда опаздывает на несколько часов, и почему при такой жаре у людей нет воды, чтобы попить? Томми вскипел и с криком, «Никто в Голливуде не даст тебе воды!» швырнул пластиковую бутылку в голову Брианне. Она и все остальные актёры ушли, и чуть было не уволились со съёмок. Я их не винил.

Брианна – актриса, даже если на неё не направлена камера - выглядела как милое светловолосое дитя земли, вокруг головы, которого должны летать разноцветные птицы, а на плечах всё время сидеть бурундучки. Она несколько раз спрашивала меня, почему я не снимаюсь в Комнате. И теперь она повторяла: «Я же тебе говорила, Грег! Я говорила, что твое место перед камерой, а не в интернах!»

«Спасибо», сказал я. «Все равно из этого наверно ничего не выйдет».

«Продюсеры», произнесла она со скрытым укором.

Первой снятой нами сценой Комнатыбыла сцена на невероятно фальшиво выглядящей «аллее», которую Томми построил в помещении студии. Какая же причина была у Томми не проводить съёмки на настоящей аллее, находящейся буквально прямо за дверью Birns & Sawyer? «Потому, что наше производство первый класс. Ничего как у Микки Мауса!»

Главными действующими лицами сцены были Джонни, Крис-Эр, Марк и Денни, которого Сэнди называл «самым странным персонажем за все мои двадцать пять лет работы в кино». Во время съёмок Комнаты Томми требовал от Филипа Халдимана, который играл Денни, появляться в некоторых его сценах, напевая реплики, просил его «истерично плакать» пока Джульетт кричала, «Что за наркотики?»  а ранее в фильме заставлял его медленно поедать яблоко потому, что, как объяснял Томми, это был «очень сексуальный символ». Учитывая природу персонажа, которого должен был сыграть Филип Халдиман - соседа-взрослого ребёнка, Подглядывающего Тома, роль которого сводилась к тому, чтобы завуалированно предложить секс втроём и быть спасённым от драг-дилера - он справился не хуже любого другого молодого актёра.

Филипу в то время было двадцать шесть - больше чем мне, Скотту, Брианне или Джульетт - но Томми всё равно выбрал его на роль самого молодого персонажа в фильме. В сценарии Томми не прояснил возраст Денни (как и всё остальное), но мы все полагали, что, согласно замыслу Томми, Денни должно быть лет 15-18. Филип выглядел молодо, но не настолько, что делает просмотр каждой сцены с его участием ещё более неудобным. В попытке придать Филипу более молодой вид, Сафова нарядила его в длинную рубашку-регби фасона «Чарли Браун идёт в начальную школу».Я, как и все остальные, сочувствовал Филипу.

Филип Халдиман с подругой, избавленный от рубашки Чарли Брауна, на премьере Комнаты

Между тем, Дон готовился к съёмкам в нескольких футах от меня. Он оказалось недавно мелировал свои торчащие кверху русые волосы. На нём были широкие штаны ибелая с оттенком рубашка от Abercrombie & Fitch, застёгнутая не на все пуговицы. Томми теперь тоже был готов, облачившись в чёрный тренировочный костюм Nike и брюки. Проходя мимо Дона, он обронил: «Не строй из себя Брандо сегодня, а то поранишься».

Дэн Джанджиджиан исполнял в Комнате роль Крис-Эра - местного торговца наркотиками. Несмотря на то, что у него было всего девяносто секунд экранного времени и то, что попал он в фильм по чистой случайности, Дэн считается лучшим актёром Комнаты.

У Томми было много проблем с кастингом на роль Крис-Эра, возможно из-за его решения приветствовать всех парней пришедших на пробы, прыгая на них, когда они входили в дверь. Одно время Томми хотел, чтобы Скотт Холмс (который уже играл Майка), сыграл ещё и Крис-Эра. Скотт должен был надеть то, что Томми описывал как «маскировку» - чёрную шляпу в стиле Индианы Джонса и очки в роговой оправе, полагая, что зрители ничего не заметят. Скотт был крепок физически, но по характеру и ауре примерно также грозен, как Эвок. Когда Дон узнал о проблемах Томми с поисками хорошего Крис-Эра, он посоветовал ему встретиться со своим соседом по комнате Дэном, ростом в шесть футов три дюйма, который производил впечатление приятно пугающее.

До Комнаты Дэн участвовал в Олимпиаде-2002 в американской бобслейной команде, был мотивационным оратором в армянской диаспоре Лос-Анджелеса и основывал успешные интернет компании. Пробы у Томми стали для Дэна первыми в жизни. Будучи привычным серьёзно относится к любому делу, он читал о Станиславском и Уте Хаген, ошибочно полагая, что Томми что-либо понимает в их работах.

В первый день съёмок Дэн прибыл на площадку в образе и оставался в образе. Не важно, был ли Дэн обучен, но он показал себя настоящей реактивной ракетой Метода. В своей узкой чёрной безрукавке и ещё более узкой чёрной шапке, он был настолько пугающе погружён в образ Крис-Эра, что никто не решался с ним разговаривать. В перерывах между репетициями Дэн ходил взад-вперед у края площадки,бормоча и ругаясь, поддерживая в себе злость.

У Дэна были вопросы по поводу Крис-Эра. У всех нас тоже. Почему его зовут «Крис-Эр», например? Зачем этот дефис? Объяснение Томми: «Он гангстер». Для чего нужна история с наркотиками, которая не упоминается в фильме ни до, ни после единственной сцены с Крис-Эром? «У нашего общества большие проблемы с наркотиками. Крис-Эр гангстер и Денни принимает наркотики, так что его нужно спасти».

Первоначальная сцена с Крис-Эром начинается с того, как Денни играет в баскетбол на аллее. Крис-Эр неожиданно присоединяется к Денни и спрашивает: «Где мои грёбанные деньги?» По всей видимости, Денни купил наркотики у Крис-Эра, что делает требование денег с его стороны несколько странным, ведь драг-дилеры обычно требуют предоплату. В конце концов, Крис-Эр угрожает Денни пистолетом, после чего в сцену врываются Джонни и Марк и обезоруживают его.

Вскоре Дона «сняли» вбегающим вместе с Томми обезоружить Дэна. Они сделали несколько дублей. «Больше эмоций!» твердил Томми. Золт, звукотехник из Венгрии, погрузился в инструкцию по применению своего оборудования, но всё равно не мог синхронизировать звук. Вставил слово Рафаэль, сказав, что очень странно, что такой здоровый парень, как Крис-Эр, приставивший пушку к чьей-то голове, может быть так легко обезоружен. Томми сказал Рафаэлю, чтобы тот не волновался и что когда они добавят «больше эмоций» в сцену, во всём будет смысл.

Наступила моя очередь. «Будь агрессивным!» сказал мне Томми. «Выложись на всю катушку. Это драма! Покажи этим людям, что ты можешь. Очень сильно».

Мы отрепетировали сцену пару раз, прежде чем Томми объявил, что он готов снимать меня. Если кому-нибудь и показалось странным, что загадочные продюсеры Комнаты захотели первым делом увидеть меня в скомканной сцене, где у меня не было реплик, они не подали виду.

Между тем, Томми заметил, что Дон отошёл попить воды. Это было ошибкой: Брианна уже прояснила, что вода - это та проблема, которая гарантированно превращает Томми в берсерка. Когда Дон добрался до края площадки, Томми остановил съёмку сцены и показал пальцем на Дона. «Ты стой здесь, пока мы снимаем! Окей? Говорю тебе, не уходи с площадки. Следуй указаниям! Ты понял?»

Сперва Дон засмеялся, не веря в то, что отойти за стаканом воды, после того как ты уже отснял сцену, может считаться проступком. Когда Дон понял, что Томми не шутит, его лицо посуровело. «В чём проблема, Томми? Я просто за водой отошёл».

«Нет», сказал Томми, «Твой уход запарывает на хрен всю нашу сцену». Внезапно я понял, что Томми создавал повод для увольнения Дона.

Сцена на аллее была, наконец, готова. К несчастию её магии совсем не оказалось в фильме, через неделю Томми полностью переснял сцену с Крис-Эром в других декорациях. До жути неубедительная студийная аллея появляется в законченном фильме лишь однажды, в сцене, где Майк рассказывает Джонни длинную историю об утраченных трусах.

Я не знаю точно, когда новость о том, что Дона не будет в фильме, просочилась на съёмочную площадку, но это случилось, и теперь отовсюду был слышен шёпот. Пока народ собирался для съёмок следующей сцены, я всё больше и больше волновался о том, что случится, когда эти вести дойдут до Дона. Почувствовав мой дискомфорт, Томми отвёл меня в сторону и сказал: «Не волнуйся насчёт него. Если он на тебя нападёт, я тебя защищу». Очень воодушевляет.

Томми решил снимать следующую сцену в декорациях Крыши. Сейчас логично было бы снимать ещё одну из планируемых сцен на аллее, потому, что там всё уже было готово, а Крыша даже не была достроена. Но Томми пошёл своим странным, непостижимым, непредсказуемым путём, и теперь значительная часть съёмочной группы второпях вносили последние изменения в один из самых знаменитых неправдоподобных элементов Комнаты, заслуживший свою заглавную К.

Для начала, Крыша была не крышей, а тремя отдельными пенопластовыми стенами, закреплёнными на дешёвой фанере. Всё это было второпях собрано на парковке Birns & Sawyer. Для съёмок сцен на крыше с разных углов, рабочие сдвигали три стены для создания иллюзии четвёртой. (К сожалению, им часто не удавалось выровнять эти стены, что можно заметить в фильме). Томми вдобавок был убеждён, что выход на крышу элитного кондоминиума в Сан-Франциско удивительно изображает будка из листового металла. Когда она должна была появиться в кадре, две пенопластовые стены раздвигались, и будка вставлялась в получившийся проём: магия кино во всей красе.

Позади Крыши располагался coup de grâce[13] от Томми: зелёный экран. Томми придумал добавлять вид Сан-Франциско в каждую сцену на Крыше с помощью цифровых уловок пост-продакшена. Как известно каждому, кто видел фильм, этот процесс наложения изображений не был успешным. В некоторых сценахсредиземноморский горизонт Сан-Франциско более всего напоминает Стамбул, а иногда кажется, что Крыша несёт своих обитателей сквозь само пространство и время.

В сцене на Крыше, которую теперь хотел снимать Томми, участвовали два персонажа: Питер, друг Джонни, психиатр, и Марк. Марк направился на Крышу, чтобы сбежать от проблем и выкурить косяк, и тут приходит Питер и у них случается ссора из-за интрижки Марка с Лизой, будущей женой Джонни. Марк отвечает на обвинения Питера внезапной вспышкой гнева и пытается сбросить того с Крыши. Затем Марк тут же извиняется перед Питером за попытку убить его, и Питер принимает эти извинения. Возможно, это самое быстрое прощение покушения на убийство в истории кино.

Сафова подобрала нам костюмы, предоставив мне денимовый прикид с ковбойскими сапогами, в котором я стал похож на отвергнутый концепт Человека Мальборо. Я заметил, что Дон пристально смотрит на Томми, который всё ещё не запросил новый костюм для него, что должно быть выглядело подозрительно.

Когда заработали камеры, Томми постоянно прерывал сцену. Согласно первоначальному сценарию, Томми хотел, чтобы Марк вырубил Питера, а потом привёл в чувство, вылив на него ведро воды. Кайл Вогт, который играл Питера, разумно заметил, чтокостюм у него только один. «Точно», сказал Сэнди, не в состоянии поверить, что Томми предлагает это всерьёз. «Если костюм Кайла намокнет, мы не сможем снимать, пока он не высохнет». Томми схватился за волосы, словно решение, выливать или нет ведро воды на голову Питеру, было самым мучительным в его жизни.

Мы снова попробовали снять сцену, но Томми опять был недоволен. «Тут нет химии! Голос должен быть громче! Окей? Давай, Грег!» Я никогда не избегал чьего-то взгляда так усердно как взгляда Дона. Это уже было намного больше того,что хотел бы увидеть какой-то продюсер.

Томми был зол ещё и из-за того, что, как он думал, я изменил реплику из сценария. В сцене Марк должен спросить Питера, «Зачем ты хочешь знать мой секрет?» Томми же думал, что реплика была «У тебя есть секреты?» Но это не так. Эти слова говорил Джонни Марку ранее в фильме. Томми не знал собственный сценарий. К этому моменту на Томми бросали взгляд все, особенно Дон. Чтобы побороть замешательство Томми крикнул, «Больше эмоций!» и пнул ведро воды, которое опрокинулось и выплеснулось около его камер за 250 000 долларов.

Сэнди взял Томми за плечи и отвёл его в сторону, приговаривая «Тише, тише, тише. Нельзя творить такое возле камер».

Томми этого не слышал. «Скучно!» сказал он. «Нет эмоций!» Затем он подозвал меня туда, где они с Сэндистояли, положил руку мне на плечо и тихо сказал, «Я знаю, что ты хочешь сделать».

Я понятия не имел, о чём он говорит.

«Просто сделай это», говорил он. «Не бойся. Брось этот дурацкий стул, как в твоём шпионском фильме».

Мне стало ясно, что Томми имеет в виду Шпионские игры, которые я посмотрел этим утром. В частности, он говорил о той сцене, где Брэд Питт, споря с Робертом Ретдфордом, выбрасывает стул с крыши. Томмикак, оказалось, посмотрел большой кусок фильма, с лестницы, позади меня. Неудивительно, что он так опоздал. «Если хочешь сломать стул, или вроде того», продолжал Томми, «сломай стул! Мне всё равно».

В следующем дубле я пнул столик и бросил взаправду раздражённое «Чёрт!», всё чтобы удовлетворить Томми и закончить эту болезненную, неловкую сцену не только для меня, но и для Дона. Когда Томми посмотрел материал, он решил, что мой сымпровизированный «чёрт»- его любимый дубль. Он всё говорил и говорил, как ему понравился этот дубль. Всем, кто обращал внимание, стало очевидно, что меня снимали для чего-то большего, чем кинопробы. Я посмотрел на Дона и увидел, что он разговаривает с Брианной и Джульетт. Брианна оживлённо махала руками. Дон качал головой. Джульетт руками прикрывала себе рот. План Томми подошёл к концу. Дон знал.

Глава четвёртая: Планета Томми

У него столько реальностей-и во все он верит

-Том Рипли, Талантливый мистер Рипли.

Дэвид и Донна были партнёрами по сцене в классе Джин Шелтон, а ещё очень приятными людьми, но сейчас казалось, они поднимут самого Сэмюэля Беккета из могилы, и он будет ломиться через Сан-Франциско, словно Годзилла. Я сидел двумя рядами позади Шелтон, опустив взгляд, потирала кончик носа. Шелтон хранила молчание, когда Дэвид и Донна закончили свою сцену из В ожидании Годо, как и остальной класс. Дэвид и Донна стояли на сцене, будто травоядные, и ждали, кого из них съедят первым.

Джин Шелтон напоминала мать Йоды: маленький рост, очки, вьющиеся белые волосы. Хотя для нас, её студентов, она была скорее Дартом Вейдером. Выходя перед ней на сцену, ты чувствовал смесь ужаса и радостного возбуждения. Она принадлежала к лучшему типу учителей: тебя не волновало, нравишься ли ты ей как человек, ты лишь хотел добиться её уважения как профессионал.

Класс Шелтон располагался в подвальной студии на Саттер-стрит около Юнион-сквер. Помещение было затемнённым, но Шелтон было видно всегда, благодаря тому, как свет отражался в её нимбе из белых волос. Ожидая её вердикта подобно Дэвиду и Донне, вы трепетали от первых слов из её уст. У неё был сильный среднеатлантический акцент: мягкие, гладкие согласные и жёсткие гласные. Этот громкий командный голос заполнил студию, разрезая темноту.

«Ужасно», сказала Шелтон Дэвиду и Донне. «Это было просто… Я бы сказала, повторить, но сомневаюсь, что у вас выйдет лучше». Она ждала ответа от Дэвида и Донны. Его не последовало. Они даже не могли посмотреть друг на друга. «Выбор материала тоже неудачный. Я не увидела ничего хорошего. Ничего полезного». Последовала пауза. «Мне жаль».

Это была ещё одна особенность Шелтон. Никогда не казалось, что она наслаждается упрёками. Она лишь великодушно хотела от тебя безупречности. Пока Дэвид и Донна слезали со сцены и падали в кресла на первом ряду, Шелтон оглядывалась вокруг себя. «Кто ещё хочет что-нибудь показать? Время у нас ещё есть. Сцена свободна». Сидения в театре были старые, и их скрип служил хорошим индикатором усталости класса. Этим вечером стоял сумасшедший скрип: все были готовы разойтись.

К моему-и, я уверен, всеобщему-изумлению, встал кто-то с дальних рядов. Это был пират с прошлой недели. Сегодня на нём были чёрные штаны, шипованный ремень и рубашка со сверкающими перламутровыми пуговицами. Он слегка горбился и едва шевелил руками при ходьбе. Он явно не спешил идти на сцену. Он ушёл из кулисы и долго что-то там искал, вернувшись с раскладным стулом, который он с грохотом поставил на сцену спинкой к аудитории. Он оседлал стул, широко расставив ноги, и откинул с лица длинные тёмные волосы. Внезапно показалось возможным, что этот парень в своём роде великолепен. Не великолепный не позволил бы себе подобное поведение.

Шелтон задала вопрос, «И что ты нам покажешь, Томас?»

«Нет, не Томас. Томми».

Уже заскучав, Шелтон почесала нос. «Что ты нам покажешь, Томми?»

«Шекспир, сонет 116».

Кто-то тихо проворчал: «О нет, опять это».

Я внимательно глядел на Шелтон. Остальные тоже. «Приступай», сказала она.

«Мешать соединенью двух сердец», начал он, «Я не намерен».[14]Он словно пробивал себе путь дубиной, насмерть сражаясь с каждой строкой. Там где сонет требовал ясной речи, он мямлил, когда нужна была музыка, его голос стал монотонным. Всё что он говорил, было, очевидно, результатом тщательного зазубривания, бесконечно далёкого от эмоций, которые пытались передать слова. Он был ужасен и безрассуден. Он завораживал.

И вновь ожидание в пугающем леднике Шелтонской тишины.

«Что конкретно», подала она, наконец, голос, «ты тут показываешь»?

Парень откинул голову назад и перебросил волосы через плечо. «Сонет», ответил он.

«Да, согласилась она. «Но что ты пытаешься показать?»

Он задышал чаще. «Послание», сказал он. «Выразить эмоцию Шекспира».

Этот акцент, думал я. Звучит почти как французский, но не совсем. Быть может это примесь австрийского?

Он продолжал: «Это сонет. Знаете, сонет?»

«О, Боже», сказала девушка рядом со мной, прикрыв рот ладонью.

«Да», сказала Шелтон, сопроводив это коротким раздражённым смешком. «Я знаю, что такое сонет. Я не знаю, что ты сейчас делаешь».

Парень молчал. Его лицо стремительно багровело.

Шелтон это заметила и включила режим помощи. «Послушай», начала она. «Стул тебе не помогает. Он отвлекает. Может у тебя лучше получится… стоя».

Его лицо теперь напоминало помидор. Но он не шелохнулся. «Я не согласен с этим», сказал он, с трудом сдерживая себя. В классе все хотя бы немного боялись Шелтон. Уж точно никто не был взбешён от её мнения. Но этот парень её не боялся. Наблюдение за их противостоянием дарило странное чувство освобождения.

«Понятно». Шелтон поднялась с кресла и повернулась к остальным. «Все свободны».

То, что я сейчас увидел, почти никогда не случалось на актёрских курсах. Пират не просто пошёл на конфликт. Он был бесстрашен, а с таким типом мне хотелось познакомиться получше. Из всех, кто был в нашем классе, у этого парня было меньше всего причин вести себя настолько прямо и уверенно, но так он себя и вёл. Я был заинтригован.

Моя мама, с которой мы сегодня собирались поужинать, ждала меня у студии. В тот самый момент, когда я описывал ей интересного француза из класса, этот чтец сонетов прошёл мимо нас. «Вот он», сказал я.

Мама с энтузиазмом зашагала к нему, чтобы поздороваться, как поступает любой француз, узнав, что в радиусе двух километров появился соотечественник. “Excusez-moi ?Mon fils me dit que vous êtes Français. C’estvrai?”

Парень развернулся на месте так, словно вор залез к нему в карман. “Non, merci,” тихо ответил он.

Моя мама не сдавалась. Приятным голосом она спросила: “D’où venez-vous?”

«Мне нужно идти», он улыбнулся нездоровой скрытной улыбкой.

Мама и я смотрели, как он растворился в ночи. «Я думал он француз», сказал я ей.

«Этот парень не француз», ответила она. «Кто бы он ни был, его как будто пропустили через мясорубку».

** *

«Нечто крупное», так мой агент описывала его мне, и чем больше я узнавал, тем крупнее он казался. Фильм под названием Полевые цветы, с Дэрил Ханной, Эриком Робертсом и Клеей ДюВалл, должен был сниматься в Заливе. Я видел в нём нечто, что могло вырвать меня из безвестности и пересадить на Голливудскую почву.

Мне перезванивали несколько раз. А потом позвонила мой агент и сказала: «Всё было правильно, но кто-то другой подошёл на роль лучше». Увидев, как я расстроен, мама сказала много слов, смысл которых выражался фразой «Я же говорила». Нелегко продолжать, когда самый близкий человек говорит тебе всё бросить. Её голос всё ещё звучал у меня в голове. Актёрская карьера?Несбыточная мечта. Агенты? Зло с Ролодексом.

Я чувствовал себя разбитым и едва заставил себя пойти в класс тем вечером. Волна, которую я, казалось, поймал, исчезла. Курсы, как теперь было очевидно, ничего не гарантировали. Единственное, из за чего я решился пойти в класс была перспектива снова увидеть непредсказуемого пирата, сходящего с ума на сцене. На прошлой неделе он посреди сцены схватил со столика стакан с водой и швырнул его в стену. Затем он продолжил, как ни в чем ни бывало, играть сцену. На вопрос Шелтон, зачем он это сделал, последовал ответ: «Я был в ударе». Вообще, всякий раз, когда Шелтон задавала вопросы о творческих решениях, он отвечал так, словно имел право говорить с ней об искусстве на равных.

На тот вечер было запланировано финальное выступление пирата с его нынешней партнёршей. Они решили разыграть сцену из Трамвая «Желание». Я нисколько не сомневался в том, какую именно сцену они выбрали.

Итак, сцена: Пират в белой майке с волосами, собранными в хвостик, бродит слева, производя гораздо больше криков «Стелла!», чем указано в тексте исрываясь на всхлипы. Он даже не подумал направить эту агонию на партнёршу, которой по задумке автора, и посвящена сцена. Он просто запускал своё исполнение в космос. Две девушки в первом ряду сжимали друг, другу руки, силясь сдержать смех. Актёр, сидящий рядом со мной - парень постарше - обычно снисходительный к провалам, хохотал так, что ему пришлось свитером замотать себе рот. Партнёрша пирата отважно пыталась привести его в чувство нюхательной солью настоящих реплик из пьесы, но он не слушал и продолжал орать «Стелла! Стелла!», пока не упал на колени, закрыл лицо ладонями, всплакнул и закончил финальным и пронзительно фальшивым воплем «Стелла!»

Большинство плохих исполнений воспринимались с молчанием. Но не это. Был слышен шёпот и смешки. Каждый в этой подвальной студии знал, что он стал свидетелем одного из самых прекрасных и хаотически фальшивых представлений в жизни.

Что до меня, то я словно ожил. Я никогда не был так счастлив, находиться в классе.

Джин Шелтон не замедлила обратиться к лунатику, лежащему перед ней в прострации. «Томас, или Томми – Прости - я вынуждена спросить тебя - ещё раз - чего ты добиваешься?»

Он поднялся с пола. Его лицо было красным, а во взгляде виднелось изнеможение. «Я играю сцену Теннеси Уильямса», заявил он. Его партнёрша - она была старше - безнадёжно покачала головой.

«Нет, Томми», сказала Шелтон. «Не думаю, что ты играл её». Я чувствовал, как в мозгу Шелтон составляется план атаки на столь большое количество целей. «Во-первых, ты никак не продемонстрировал цель Стэнли в этой сцене». Она замолчала и затем спросила: «Какова цель Стэнли в этой сцене?»

«У Стэнли истерика», ответил он.

«Нет, это…не цель. Стэнли любит Стеллу, Его тянет к Стелле. И если его тянет к Стелле, он хочет поговорить с ней, то он не будет кричать на работников сцены или зрителей. Он будет обращаться к ней. Ты же едва замечал Стеллу. Судя по твоей игре, вы находитесь на разных сценах».

И тогда я понял, что он делал: он искал камеру. Он думал не о Стэнли. Он думал о Брандо. Для него не было никакой сцены. Была лишь игра на несуществующую камеру.

«Вы ошибаетесь», сказал он Шелтон.

Но она, казалось, не услышав его продолжала: «А ещё Стэнли очень сильный человек. Сильный персонаж и сильный человек. Он преследует Стеллу. Он кричит не от боли. Стелла прямо перед тобой, а ты орёшь в противоположном направлении. И я спрашиваю ещё раз: что ты делаешь?»

«Извините», сказал пират. «Можно вас поправить?»

«Нет!» выкрикнула Шелтон, ткнув в него пальцем. «Нет, нельзя!»

Никто уже не смеялся. И затем у меня возникла мысль, которую я и сегодня не смогу объяснить до конца: Он должен быть моим следующим партнёром. Нужно сыграть сцену с этим парнем.

Может, он меня подбодрил. Может я научился у него отваге. Отчего он так уверен в себе? Меня съедало любопытство. Очевидно, это не от актёрской игры, необычайно ужасной. В нём была просто волшебная раскованность; он был единственным в нашем классе - да и в любом актёрском классе, где я был - чьё выступление я ждал. Пока мы игрались с реагентами, он поджёг химлабораторию.

Когда Шелтон отпустила нас, я подошёл к этому парню. Он собирал, вещи и надевал куртку. Было видно, что адреналин всё ещё не отхлынул от его лица. Я подумал, что он не настроен на долгие разговоры и начал с главного: «Хочешь, сыграем сцену вместе?»

Он посмотрел на меня, глаза его сузились, рот приоткрылся. Непонятно было: разозлило его моё предложение, оскорбило, или же польстило. «Ты и я?» спросил он.

«Ну да».

«Почему спросил меня?» Сказано было с раздражением.

Прямота вопроса застала меня врасплох. «Просто подумал, раз у тебя больше нет партнёра»

Он прервал меня и полез в карман куртки, достав оттуда визитку какой-то фирмы под названием «Street Fashions USA».

«Ладно», сказал он, «выбери пьесу и позвони мне по этому номеру. Только этому. Посмотрим. Я подумаю».

На визитке под логотипом была надпись: ТОМАС П. ВАЙСО.

«Зови меня Томми», говорил он, пока я читал, «Не Томасом».

У него была странная фамилия. По звучанию она напоминала oiseau,что в переводе с французского значит «птица». Но у французов имена не начинаются на W.[15]

«Кстати я Грег».

Ничего на это не ответив, он ушёл.

• • •

Днём позже я позвонил ему. В его голосе вновь послышалось раздражение. Он спросил меня, какую пьесу я выбрал.

«Я ничего не нашёл», в Уолнат-Крике не так много мест где можно купить пьесу.

«А», сказал он. «Ты живёшь в пригороде. Приезжай в город, Сан-Франциско, и мы что-нибудь выберем. Увидимся в четверг в три, перед Банком Америкина пересечении Ван-Несс и Маркет. Не опаздывай, окей?»

Я не знал, чего ожидать, да и появится ли он вообще, так что взял с собой футбольный мяч, думая, что если всё сорвётся, я не потеряю день зря и хотя бы погоняю мяч в парке Золотые Ворота.

Томми опоздал на двадцать минут, прикатив на новом, сверкающе-белом Mercedes-BenzC280 1998 года. Этого я не ожидал. Чего я ожидал? Катафалк. Может, списанный фургон мороженщика. Я скорее поверил бы, что он прилетит в кукурузнике и сядет на Маркет-стрит, чем притормозит у Банка Америки в безупречном белом Мерседесе. Я открыл дверцу и залез внутрь.

«Хорошая машина», заметил я без задней мысли.

Томми уставился на меня сквозь свои солнцезащитные очки. «Не говори обо мне, окей?»

«Не говорить о тебе?»

«В классе. Не говори обо мне в классе».

«Ладно», я понятия не имел, о чём это он. «Что ты имеешь в виду?»

«Мы не говорим о машине. Что я вожу и так далее. Окей?»

«В смысле сейчас или - ?»

«Мы говорим сейчас. Но в классе мы не говорим».

Он заметил мой мяч и его рот на миг изобразил нечто мерзкое. Думаю, это стоило считать улыбкой. «Так. У тебя есть мяч». Он показал на меня пальцем «Я вижу план у тебя в голове».

План? «У меня нет плана», ответил я.

Но он снова стал серьёзен. «Так. Ты принёс пьесу?»

Я молчал какое-то время, не понимая, к чему он клонит. Мяч, план, пьеса: всё это слегка сбивало с толку, вкупе с акцентом и напрягающей манерой речи.

«Пьесу», повторил он настойчивей. «Для сценки».

«Ох. Нет. Я думал, ты сказал - »

«Значит, мы найдём пьесу и сыграем сцену вместе, окей?»

«Окей», согласился я. Куда меня занесло?

Я не особенно интересовался игрой на сцене. Я знал пару общеизвестных драматургов, но на этом мои жалкие познания о театре практически заканчивались. Но по сравнению с Томми я был доктором филологии, специализирующимся в области современной американской драмы. В книжном магазине я предложил нескольких знаменитых авторов, написавших хорошие мужские роли, на которых нам стоит обратить внимание (Мэмета, Саймона), но Томми сказал нет. Он посоветовал взять Стеклянный Зверинец, заявив, что Теннеси Уильямс его любимый драматург. Однако, я подозреваю, что всё из-за того, что как ему было известно, Уильямс написал Трамвай «Желание»,очевидно его любимый фильм. В Стеклянном Зверинце было много сцен, где присутствовали только два мужских персонажа, но я хотел увидеть что-нибудь более современное в исполнении Томми. «Давай попробуем что-нибудь другое», сказал я. «Поновее». Я дал Томми несколько пьес, написанных в последнее десятилетие.

Было видно, что я его раздражал. Он не согласился на пьесы и снял свои очки. «Почему у тебя причёска пончиком?»

Я озадаченно оглянулся на него. «Что?»

«У тебя причёска пончиком».

Что бы это ни значило, я промолчал.

«Вот», Томми передал мне пьесу. «Мне нравится эта. Мы делаем эту».

Это была австралийская пьеса о которой я ничего ни слышал ни до, ни после того дня. Она описывала жизнь чуваков, которые тусовались, разговаривали о женщинах и музыке и время от времени угрожали избить друг друга. Я не успел сказать ни да, ни нет, а Томми уже отправился к продавцу, прихватив оба экземпляра пьесы, наличествовавшие в магазине.

Вернувшись в машину,Томми выглядел отчуждённым и замкнутым. «Сейчас мне нужно поесть» сообщил он, «потому что у меня немного крыша едет, когда я не поем». Он закатил глаза. «Я заплачу. Не волнуйся».

Сказано это было в таком резком тоне, а его спонтанное предложение заплатить было настолько агрессивно уверенным, что я лишь угрюмо кивнул. Почему я подумал, что стать сценическими партнёрами с Томми это весело?

Томми заметил мою угрюмость. «Эй, Грег».

Он поигрывал роботом вроде трансформера, прикреплённым к приборной доске. Робот был похож на бронированного краба - дешёвая игрушка, вроде тех из Хеппи-мила, которые мальчишки цепляют на подоконник своей спальни.

«Будь осторожен, Грег», сказал Томми, раскачивая свою игрушку. «Будь осторожен, а то тебя схватит монстр».

Думаю, он пытался разбить лёд, но обычно это делают перед заплывом на заледеневшем озере, а, не оказавшись посреди него.

Каков вообще был возраст Томми? Одевался он так, будто ему двадцать с небольшим. Его манеры и выходки, иногда смотрелись детскими - например, робот-краб, которого он прилепил к приборной доске своего автомобиля за 60000 долларов - но его лицо и взгляд выглядели какими-то измученными. Я бы сказал, что Томми было сорок с чем-то. Как минимум.

Томми хотел поесть в «Паста Помодоро» на Ирвинг-стрит, главном районе парка Голден Гейт. Мы устроились и заказали еду. Томми попросил пасту Песто, суп Минестроне, салат «Цезарь» и стакан горячей воды. Заметив удивление на лице официантки, он сказал: «Я требовательный, знаю. Я ем как слон».

Сан-Франциско, 1998. Месяц прошёл с момента моего знакомства с Томми.

Не успела официантка отойти от нас, а Томми уже вытащил оба экземпляра нашей пьесы и передал один мне. «Хорошо», сказал он, «Теперь сыграем сцену».

Я опешил: «Постой. Сейчас?»

Томми был невозмутим. «Ну и что? Да. Сделаем это сейчас».

Я огляделся. Все столики, окружающие наш, были заняты. «Может, сначала поедим?»

«Что? Ты не предан актёрскому делу? Репетиция очень важна».

Томми уже демонстрировал большой потенциал в умении приводить меня в офигенное замешательство. Я раскрыл свой экземпляр пьесы. Вздохнув, я спросил, «С какого места ты хочешь начать?»

Он указал на первую станицу. «Мы начнём с начала».

Томми хотел быть героем, которому принадлежат первые слова, чьё имя было Джок. Вот первые реплики Джока: «Вот крикливый филемон. Вертопрах. Как мой учитель английского». Томми умудрился выложиться в своём исполнении на слове «Вот», запнуться на «Крикливом», и затухнуть от непонимания на «Филемоне». Он спросил, что такое филемон. Я ответил, что не имею представления. Он перешёл к вертопраху. Захотел узнать и его значение. И вновь, я терялся в догадках, но сказал ему, что это наверно просто сленг. Не о чем волноваться. Двинемся дальше. Удивительно, но «учитель английского» тоже поставил его в тупик. Да, Томми сделал не идеальный выбор, решив взяться за эту пьесу.

Первая реплика моего персонажа была: «Поэт». Я прочитал её и стал ждать реплики Томми.

Её не последовало.

«Грег», сказал он, «тыдолжен говорить громче, окей? В этот раз слишком тихо».

Голос тихий, хотелось мне возразить, потому что мы сидели в полном народу ресторане. «Думаю, он нормальный».

«Он не нормальный», последовал ответ. «Твой голос слишком тихий. Он должен быть громче, Не люблю монотонщины».

Я повторил реплику, чтобы избежать дальнейшего унижения.

«Окей», сказал он. «Лучше. Пока что».

Мы еще немного почитали, и Томмидобрался до реплики. «Я распахал целый падок», продекламированной им со всей силой и страстью сенегальского иммигранта, в первый день освоения им программы английского языка. Он вновь посмотрел на меня. «Почему ты меня не поправил? Ты не помогаешь». Он уставился на станицу. «Что это значит?»

Это значит, что он выбрал неправильную пьесу. Когда бы добрались до одного из редких мест, в которых мой персонаж говорит нечто, что не является прямым ответом на реплику его персонажа, Томми опять сказал мне говорить громче, словно учитель, стремительно теряющий терпение по отношению к посредственному ученику.

Вот так, спотыкаясь, мы доплелись до конца пьесы. Люди, сидящие рядом, поначалу притворялись, что не прислушиваются, но затем стали открыто обмениваться смешками и закатывать глаза. Ничего этого Томми не замечал. В чём-то я даже восхищался его способностью к забвению.

** *

Уже почти пробило пять, когда мы вернулись в машину Томми. «Так», сказал он, «Я вижу, ты взял с собой мяч».

«Да», ответил я. «Думал, поиграть потом».

«Тогда пошли, поиграем в футбол».

Я посмотрел на его широкие чёрные брюки и рубашку с длинными рукавами. «Ты уверен? Ты вообще-то одет не по футбольному».

«Забудь об этой фигне. Я хочу играть».

 Я играл на полях Поло в парке «Золотые Ворота» всё лето и предложил отправиться туда. Через несколько минут мы припарковались под высокими эвкалиптовыми деревьями. Игр Летней лиги в тот день не проводилось, и народу было немного. «Господи», сказал Томми, «Сегодня просто адский солнцепёк». Он вернулся к машине, чтобы намазаться солнцезащитным кремом. В свете солнца его лицо выглядело ещё более бледным.Я заметил красные пятна раздражения по бокам его лица и венки на щеках. Самой выдающейся его приметой была челюсть, большая и грубая, какие раньше были у кумиров дневных шоу. Всё остальное выглядело каким-то… неживым. «Этот парк - идеальное место для вампира», заметил Томми со счастливым видом. «Думаю, здесь живёт вампир с Алькатраса».

Я не нашёлся, что ответить.

«Окей», Томми убежал вперёд. «Давай сыграем пока у меня инфаркт не случился».

Томми попросил не делать ему поблажек, потому что он раньше много играл в футбол. Когда мы добрались до полей Поло, я сделал пас в его сторону. Когда мяч докатился до него, Томми принял его очень плохо.

«А ты откуда кстати?»

«Из Нового Орлеана».

Томми пнул мяч мне, а я ему. Судя по тому, что я видел, сомневаюсь, что Томми, когда-либо прежде имел дело с мячом. Тем не менее, он старался. Когда ему удалось сделать передачу на меня, нас начал окутывать туман. Температура стремительно снижалась, словно стараясь соответствовать кладбищенскому виду Томми. Он начал издавать какие-то странные звуки: «Ву ву ву!» Томми расслаблялся. Забив, наконец, гол, он сказал «Тачдаун!»Прошло немного времени, ия осознал, что мне тоже весело.

Томми спросил меня, что я думаю о Джин Шелтон.

«Мне она нравится», сказал я, посылая ему мяч. «Жёсткая, но справедливая».

Томми вернул мяч мне. «Мы спорили, ты знаешь. Не думаю, что я ей нравлюсь, но что с того. Я говорю, что чувствую. Чувства. Они всё, что есть у нас, людей. Ты знаешь, что я должен так упорно работать, чтобы достучаться до неё».

«Что ты имеешь в виду?»

«Я сперва занимался с её сыном. Крисом. Ты его не знаешь?»

Я не знал, что у Джин Шелтон есть сын. «Нет», ответил я. «Не знаю».

«Он не очень дружелюбный парень. На одном занятии мы крепко поспорили, и он бросил в меня карандаш».

Даже не зная сына Шелтон, Криса, я без труда поверил в это.

«Они играют в политику», сказал Томми. И тут: «Я тебя однажды видел, когда приходил посмотреть на класс Джин».

«Правда? Когда это?»

«Несколько месяцев назад. Ты сидел так, будто тебе принадлежит мир».

«Мне?» Принадлежит мир? Я жил с родителями. Мне даже велосипед не принадлежал.

«Я хотел играть перед тобой, но ты ушел, и я не успел попросить».

Это было очень странно. «Почему?»

«Я подумал, «О, я хочу впечатлить такого американского пацана. Я могу показать ему хорошее исполнение».

Некоторое время мы гоняли мяч в молчании.

«Был в Лос-Анджелесе?»

«Пару раз».

«Мой бог, там каждый хочет стать звездой! Ходишь в спортзалы, в классы и только и видишь актёров, актёров. Куда эти люди деваются? Что происходит, если не добиваешься успеха? Помни: там каждый ждёт своего шанса. Все эти смазливые мальчики».

Я сказал: «Ты просто должен стараться изо всех сил».

«Нет, простите, молодой человек. Могу я вас поправить? Нужно больше, чем просто стараться. Ты должен быть лучшим».

Не знаю, почему, но слова Томми поразили меня в самое сердце. Может я был неправ именно в этом: старался изо всех сил, даже не думая быть лучшим.

Я рассказал Томми про то, как близок я был к роли в фильме, и как я из-за этого расстроен.

Он оставил мяч и подошёл ко мне. «Тогда ты должен гордиться собой! Тебе нужно думать позитивно. Многие люди и близко ни к чему не бывают». Он сделал паузу и снял очки. «Ты можешь быть большим актёром».

С того момента как я узнал, что не попаду в Полевые цветы, меня не утешил ни один человек. Томми был первым. Значит, у него всё-таки есть добрая сторона.

«Спасибо», ответил я, тронутый его искренностью. Томми не мог знать, насколько близок я был к тому, чтобы бросить карьеру актёра. Его маленькая речь мне помогла. Очень помогла.

Когда мы уходили, Томми заметил турник и гимнастические кольца на тренировочной площадке возле полей Поло. «Смотри-ка», сказал он. Томми сделал на кольцах «крест» и продержался в этой позиции несколько секунд. Затем он сделал сальто назад, сохраняя хватку на кольцах. Он не коснулся земли и, что ещё удивительней, не вывихнул ни одно плечо. Это было потрясающее проявление силы, но Томми вдобавок продемонстрировал свой трюк с настоящей грацией. Томми спрыгнул на землю, каждая вена на его шее и лбу вздулась от усилия.

Я спросил: «Ты был олимпийским гимнастом или типа того?»

Сбивчиво дыша, Томми засмеялся. «От тебя слишком много вопросов!» Он схватил одно из колец и передал его мне. «Попробуешь?»

«Да ладно», отмахнулся я.

«Давай! Просто попытайся! Не будь цыплёнком».

«Если я попытаюсь повторить, то, что ты сделал, тебе придётся вести меня в больницу».

«Нет, не в больницу». Он подошёл и по-мужски похлопал меня по спине. «Не драматизируй так. Ты вообще в хорошей форме».

Высадив меня у станции метро BART, он продемонстрировал очень сложное братанское прощание на кулаках.

«Будь здоров», сказал он. «Нам нужно порепетировать хотя бы два или три раза, до занятия. Очень важно. Я серьёзный актёр».

«Я знаю», ответил я. «Пока, Томми».

Он уехал. Я не был уверен, встретимся ли мы ещё, но на следующее утро он позвонил, не удосужившись представиться. «Я болею», сказал он.

** *

Следующую репетицию мы провели несколько дней спустя у Томми дома, в квартире на Герреро-стрит. Он подобрал меня на Маркет у Virgin Records. Накрапывал дождь, а он опаздывал. Когда я забрался в машину, он сказал: «Мы отлично поиграли с твоим мячом, но пришло время репетиций и настоящей работы».

Мы поехали к нему. Я не понимал, почему Томми не стал говорить мне свой адрес и просто встречать меня там. И он не знал, как пользоваться дворниками. Он вёл машину, почти упираясь в лобовое стекло и крестясь на каждую видимую им церковь. Чуть не угробив нас несколько раз, Томми завернул на свою парковку, на которой почти не было машин. Он бил по тормозам, замечая любую из них, даже если она была далеко. Он заехал в свой бокс, на двери которого был постер Майкла Джексона эпохи Bad.Припарковавшись, он достал с заднего сидения противоугонное устройство под названием Клуб. Он прикрепил Клуб к рулю, но не закрыл его на ключ. Я спросил у Томми почему, и он ответил, что потерял этот ключ, но, как оказалось, одного наличия Клуба хватает, чтобы отпугнуть угонщиков. Рядом с его парковочным местом, стояла другая принадлежавшая ему машина - бежевый TransAm. начала 80-х. У него были спущены все шины и его покрывало пять слоёв пыли, на которых кто-то (Томми?) пальцем нарисовал символ убийцы Зодиака. Это заставило меня сильно понервничать, пока Томми не признался мне, что и не догадывался, что означает этот символ. По крайней мере, я знал, что Томми (скорее всего) не убьёт меня, когда мы доберёмся до его квартиры.

Чтобы зайти в лифт на парковке и подняться на его третий этаж требовался ключ.Когда Томми вытащил свою связку ключей из кармана куртки, Загадка Пропавшего Ключа от Клуба, фактически разрешилась. Брелок для ключей Томми имел диаметр закусочной тарелки и был увешан таким количеством ключей, что сделал своего владельца похожим на средневекового тюремщика. Томми несколько секунд крутил ключи в руках в поисках того, что открывает лифт. Затем лифт с удалённым грохотом начал спускаться. Он лязгал так зловеще, как по моему представлению должен лязгать подъёмник в старой психиатрической лечебнице.

«Я должен вновь тебя попросить», сказал Томми, когда двери лифта открылись. «Пожалуйста, не говори обо мне. Например, где я живу».

«Я не собираюсь говорить о тебе», заверил я. «Даже со своей кошкой».

Жилище Томми производило впечатление иностранного фильма в жанре «Нуар» - тёмное, завораживающее пространство, таящее катастрофы. На каждой поверхности были разбросаны бумаги, вдоль каждой стены стояли коробки, заполненные видеоплёнками и офисным оборудованием, в каждом углу лежали забитые одеждой магазинные пакеты, отмеченные логотипом STREET FASHIONS USA,который я узнал благодаря визитке, полученной от Томми неделей ранее. В одном углу квартиры стояла статуя синего единорога с золотым рогом. Рядом с ней располагалось тележка из магазина, полная пустых пластиковых пакетов. В противоположном углу поместился ростовой манекен в позе, которую следовало бы назвать… странной. На него будто бы напали и бросили умирать. На полках стояли десятки фигурок Далматинцев и диснеевских игрушек. Всё окна были завешаны алыми шторами, пропускавшими немного света, добавлявшего красную, истерическую атмосферу фильма ужасов. Пол из твёрдого дерева частично покрывали шкуры зебр. Насколько я мог судить, покрытие пола было сильно повреждено. Историю бардака в этой квартире предстояло долго изучать археологам.

Томми провёл для меня экскурсию, показав сперва фотографии на стенах, на большинстве которых был он сам. Коллекция включала несколько прекрасных неоклассических портретов в рамках. Мне не нужно было говорить по-французски, чтобы угадать диагноз человека, решившего заказать собственный портрет, выполненный в масле: nouveau riche. Он показал мне свои маски Скелетора, фигуру Пиноккио, вазы с давно завядшими розами, бюст Юлия Цезаря рядом с наброском самого Томми (ой-ой), африканскиеи ацтекские предметы искусства, впечатляющее собрание памятных вещей, почему-то включающее американский флаг, свою пирамидальную диораму,маленькую Статую Свободы, и рамку со стихами под названием: «Не Мой Выбор-Жизнь Обычных»[16]

На загромождённом столе Томми поставил фотографию себя на фоне Эйфелевой башни. Она выглядела так, будто сделана в шестидесятых. Заметив, что я смотрю на неё, Томми: «Меня чуть не арестовали за попытку пройтись по траве. Французские засранцы». Кое-что он мне не показал, но я заметил: дипломcотличием оклендскогоКолледжа Лейни.

Я спросил: «что ты изучал в Лейни?»

«Я изучал психологию».

Мы подошли к книжной полке, содержащей необычное собрание книг: Как написать письмо,101 Шаг к Благосостоянию, Сила душа: Влажные, Тёплые и Замечательные Упражнения для Душа и Ванны, Книга Таблеток: Гид по Самым Назначаемым Лекарствам Америки, Разговор о Ступнях, 100 Способов Вознаградить Работника. Одна полка была отдана под книги об актёрском мастерстве, системе Станиславского, Брандо и Джеймсе Дине. Там были две биографии Дина - книга БунтарьДональда Спото, которую я прочитал за год до этого, и другая, которую я не читал - Маленький Мальчик ПотерянДжо Хайамса.

«Джеймс Дин?» спросил я, взяв книгу Хайамса.

«Ты, наверно шутишь», ответил Томми. «Не знаешь Джеймса Дина?»

Конечно же, я его знал, но не стал сразу развеивать непонимание Томми.

«Ну», сказал Томми, «Он лучший. Лучший актёр. Возьми почитать эту книгу и всё поймёшь».