ТЕОРИЯ ЛИЧНОСТИ И ИСТОРИЯ ПСИХОЛОГИИ

Исчерпывающий анализ теорий личности должен, несомненно, начинаться с концепций человека, разработанных великими классиками, такими, как Гиппократ, Платон и Аристотель. Адекватная оценка невозможна без учета того вклада, который осуществили десятки мыслителей – например, Аквинат, Вентам, Кант, Гоббс, Кьеркегор, Локк, Ницше, Макиавелли, – которые жили в промежуточную эпоху и чьи идеи можно отследить в современных представлениях. Мы не намерены осуществлять столь полную реконструкцию. Наша цель существенно уже. Мы лишь обсудим в общих чертах ту роль, которую сыграла теория личности в развитии психологии на протяжении последних шести-семи десятилетий.

Для начала рассмотрим некоторые относительно недавние источники влияний на теорию личности. Традиция клинического наблюдения, начиная с Шарко (Charcot, J.) и Жане (Janet, P.) и, что более важно, включая Фрейда (Freud, S.), Юнга (Jung, С.G.) и Мак-Даугалла (McDougall, W.), определила сущность теории личности более, чем любой другой отдельный фактор. Ниже мы исследуем некоторые последствия этого. Следующая линия влияния связана с гештальтистской традицией и Вильямом Штерном (Stern, W.). Эти теоретики находились под грандиозным впечатлением идеи целостности поведения и, соответственно, были убеждены в том, что частичное или фрагментарное изучение элементов поведения не может привести к истине. Как мы увидим, эта точка зрения глубоко укоренилась в ныне действующих теориях личности. Отметим также более позднее влияние экспериментальной психологии в целом и теории научения в частности. Это направление стимулировало интерес к тщательно контролируемому эмпирическому исследованию, лучшему пониманию природы теоретических построений и более детальной оценке способов модификации поведения. Четвертая детерминанта представлена психометрической традицией с ее направленностью на измерение и изучение индивидуальных различий. С этим источником связана возросшая изощренность в шкалировании при измерении поведения и количественном анализе данных. Существуют и иные – многочисленные – источники влияния на теорию личности, включая генетику, логический позитивизм и социальную антропологию, но ни один из них, как представляется, не имел столь далеко идущих последствий как четыре вышеназванных.

Специфический фон, на котором возникла каждая из представленных в книге теорий, будет кратко рассмотрен в последующих главах. Общий анализ развития современной теории личности вы найдете в работах Олпорта (Allport, 1937, 1961) и Боринга (Boring, 1950). Современное состояние теории личности и соответствующие исследования отражены в серии глав, появившихся в Annual Review of Psychology начиная с 1950 года. Существует и ряд независимых исследований, включая Byrne, (1966); Sanford, (1963); Sarnoff (1962) и Sarason (1966).

Обратимся теперь к некоторым отличительным чертам теории личности. Хотя теория является, естественно, частью широкого поля психологии, есть заметные различия между теориями и исследованиями, относящимися к личности, и теми, что относятся к другим областям психологии. Эти различия явно выражены на ранних стадиях развития теории личности и существуют независимо от многочисленных различий между самими теориями личности. Тем не менее, явные расхождения между теориями личности приводят к мысли о том, что ни одно утверждение, корректное в отношении одной теории, не может быть столь же корректно отнесено к другой. Однако существуют модальные качества или центральные тенденции, присущие большинству теорий личности, и именно вокруг них мы построим наше обсуждение.

В том, что повлияло на ранних этапах на общую психологию и на психологию личности, есть и общее, и различия. Справедливо, что Дарвин в значительной степени повлиял на развитие того и другого; справедливо и то, что физиология девятнадцатого века оказала влияние на теоретиков в области психологии личности, равно как оказала очевидное воздействие на общую психологию. Тем не менее факторы, влиявшие на эти два направления в течение последних трех четвертей столетия, явно различны. Если главные идеи теоретиков личности приходили в первую очередь из клинического опыта, то психологи-эксперименталисты черпали идеи из открытий, совершенных в экспериментальной лаборатории. В то время, как в первых рядах ранних теоретиков личности мы видим Шарко, Фрейда, Жане, Мак-Даугалла, в экспериментальной психологии соответствующую роль играли Гельмгольц, Павлов, Торндайк (Thorndike, Е. L.), Уотсон (Watson J. В.) и Вундт (Wundt, W.). Эксперименталистов вдохновляли естественные науки, тогда как теоретики личности оставалось ближе к клиническим данным и собственным творческим реконструкциям. Одна группа приветствовала интуицию и инсайты, относясь с долей презрения к тем шорам, которые налагает наука с ее жесткими ограничениями в отношении воображения и узкими техническими возможностями. Другая поддерживала требования строгости и точности ограниченного исследования и с отвращением относилась к безудержному использованию клинических суждений и имагинативной интерпретации. В конце концов стало ясно, что ранняя экспериментальная психология немногое может сказать о тех проблемах, которые интересовали теоретиков личности, а последние с недостаточным уважением относятся к тому, что представлялось самым важным психологам-эксперименталистам.

Хорошо известно, что психология родилась в конце девятнадцатого века как дитя философии и экспериментальной физиологии. Истоки же теории личности в большей степени восходят к медицине и обстоятельствам медицинской практики. Фактически первые гиганты в этой области (Фрейд, Юнг и Мак-Даугалл) были не только квалифицированными медиками, но и практиковали как психотерапевты. Историческая связь между теорией личности и практикой прослеживается на протяжении всего развития психологии и составляет важное отличие этого типа теорий от ряда других.

С только что сказанным согласуется еще два обобщения относительно теории личности. Во-первых, ясно, что в развитии психологии теория личности выступала как инакомыслие. В свое время теоретики личности были мятежниками. Мятежниками в медицине и экспериментальной науке, бунтарями против конвенциональных идей и привычной практики, протестующими против типичных методов и признанных приемов исследования и более всего – против принятой теории и нормативной проблематики. То, что теория личности никогда не шла в русле академической психологии, связано с несколькими важными моментами. С одной стороны, этот факт связан с тенденцией теории личности к высвобождению из смертельных объятий конвенционального мышления и предубеждений относительно человеческого поведения. Теоретикам личности, относительно мало вовлеченным в жизнь психологического сообщества, было проще подвергнуть сомнению или отвергнуть те допущения, которые были широко распространены среди психологов. С другой стороны, недостаточная вовлеченность освобождала их от своего рода дисциплины и ответственности за то, чтобы их формулировки были приемлемо систематизированы и организованы – а именно это "получает в наследство" хорошо социализированный ученый.

Второе обобщение заключается в том, что теории личности функциональны по своей направленности. Они по-особому соотносятся с вопросами регуляции организма. В центре внимания оказываются проблемы, критически важные с точки зрения выживания индивида. В то время, как психологи-эксперименталисты были поглощены такими вопросами, как существование безобразной мысли, скорость прохождения нервного импульса, особенности содержания сознания здорового человека, мозговая локализация функций, – теоретиков личности интересовало, почему у определенных индивидов развиваются болезненные невротические симптомы в отсутствие органической патологии, какова роль детской травмы в процессах регуляции у взрослого, при каких условиях возможно возвращение психического здоровья и какие основные мотивы лежат в основе человеческого поведения. Таким образом, именно теоретик личности, и только он, на заре психологии задался теми вопросами, которые ныне обычному человеку представляются основополагающими для успешного построения психологической науки.

Читатель не должен считать только что сказанное обвинением в адрес общей психологии или панегириком в адрес теории личности. До сих пор непонятно, быстрее ли объемлющая и продуктивная теория человеческого поведения возникнет из работ тех, кто поставил цель создать такую теорию, или же в большей мере она будет обязана тем, кто решает более определенные и ограниченные задачи. Всегда непросто определить стратегию научного продвижения, и навряд ли возможно окончательное суждение о том, какими проблемами следует заниматься. Иными словами, раз установлено, что теоретики личности ставили проблемы, которые кажутся существенными и центральными для типичного наблюдателя за человеческим поведением, остается выяснить, насколько желание браться за такие проблемы подтвердит свою эффективность для продвижения психологической науки.

Как мы сказали, не секрет, почему теории личности были шире по кругозору и в большей степени практически ориентированы, чем построения большинства психологов другого плана. Грандиозные фигуры академической психологии XIX века, такие, как Вундт, Гельмгольц, Эббингауз (Ebbinghaus, Н.), Титченер (Titchener, Е.В.) и Кюльпе, вели работу в недрах университетов, испытывая чрезвычайно мало воздействий извне. Они были свободны следовать собственным интеллектуальным склонностям, не испытывая – или испытывая чрезвычайно малую – необходимость рассматривать то, что полагали важным и существенным другие. Фактически, меру существенности они имели возможность определять, исходя из собственных интересов и собственной деятельности. Ранние же теоретики личности были учеными и практиками в равной мере. Естественно, что, сталкиваясь с проблемами современной жизни, усугубленными неврозами и более тяжелыми нарушениями, они должны были обратиться к таким формулировкам, которые могли бы внести вклад в решение этих проблем. Тот набор категорий для анализа эмоций, который мог использоваться в лабораторных условиях, не представлял большого интереса для терапевта, ежедневно наблюдающего действие эмоций, затрудняющих поведение, калечащих и даже убивающих человека. Таким образом, сильный функциональный оттенок теорий личности, их связь с проблемами, важными для выживания организма, представляются естественно вытекающими из тех условий, в которых эти теории возникли.

Очевидно, что теоретики личности обычно признавали решающую роль мотивационных процессов. В то время, как многие психологи игнорировали мотивацию или в своих исследования старались свести влияние подобных факторов к минимуму, теоретики личности видели в тех же переменных ключ к пониманию человеческого поведения. Фрейд и Мак-Даугалл первыми дали серьезный анализ мотивации. Мак-Даугалл, обсуждая свои попытки создать адекватную теорию социального поведения (которая в большей мере была теорией личности), следующим образом иллюстрирует разрыв между лабораторными теориями и жизнью:

"Наиболее важной для социальных наук является та область психологии, которая рассматривает источники человеческого действия, импульсы и мотивы, поддерживающие телесную и ментальную активность и регулирующие поведение; и из всех областей психологии именно эта наименее развита: в ней царят неясность, неопределенность, путаница" (McDougall 1908, с. 2-3).

Таким образом, переменные, доставляющие больше всего неудобств экспериментальному психологу, для теоретика личности становятся предметом интенсивного изучения и особого интереса.

С интересом к функциональному и мотивационному связано убеждение теоретика личности в том, что адекватное понимание человеческого поведения возможно только при изучении человека в его целостности. Большинство психологов, изучавших личность, настаивали на том, что субъекта необходимо рассматривать с позиций целостного функционирования в естественной среде. Они настаивали на контекстуальном изучении поведения, когда каждое поведенческое событие изучается и интерпретируется в соотношении с остальными. Такая точка зрения была естественным следствием клинической практики, где осуществляется лечение целостного человека и где трудно ограничиться размышлениями об одной сенсорной модальности или заданном ряде переживаний.

Если мы принимаем намерение большинства теоретиков личности стремиться к изучению целостного, не разделенного на сегменты человека, несложно понять, почему многие обозреватели полагают одной из наиболее ярких отличительных черт теории личности ее функционирование в качестве интегративной теории. Хотя в целом психологи демонстрировали тенденцию к специализации, что приводило к тому, что они узнавали все больше и больше о все меньшем и меньшем, теоретик личности брал на себя хотя бы частичную ответственность за то, чтобы собрать воедино и структурировать разнообразные открытия специалистов. Эксперименталист может многое знать о слухе, зрении и др., но обычно немногие знают, как эти специальные функции соотносятся между собой. Психолог, изучавший личность, в этом отношении более был занят реконструкцией или интеграцией, а не анализом и фрагментарным изучением поведения. Эти рассуждения приводят к своего рода романтическому образу теоретика личности как человека, который собирает ажурную мозаику из разрозненных открытий, совершенных в рамках отдельных составляющих психологию специальностей.

Что же в широком смысле отличает теоретиков личности от традиционных теоретиков психологии? Они более спекулятивны и менее привязаны к экспериментальным и измерительным процедурам. Жесткий гребень позитивизма коснулся психолога, изучающего личность, гораздо легче, нежели психолога-экспериментатора. Они создают многомерные, более сложные теории, чем типичные для общей психологии, и, соответственно, их теории более запутаны и менее четко очерчены. Они готовы принять в качестве материала для своих теоретических мельниц любой функционально значимый аспект поведения, в то время как большинство экспериментальных психологов удовлетворяются вниманием к определенному кругу явлений. Они настаивают на том, что адекватное понимание индивидуального поведения возможно лишь при изучении его в широком контексте, включающем целостного действующего человека. Теоретик личности видит в мотивации, причинных или основополагающих побуждениях принципиальную эмпирическую и теоретическую проблему, в то время как эксперименталист видит в ней лишь одну из многих проблем и решает ее на основе ограниченного числа понятий, тесно связанных с физиологическими процессами.

До сих пор мы двигались так, как будто читатель и авторы были в добром согласии относительно того, что означает термин "личность". Хотя по случайности может так и оказаться, уверенности в этом нет, и дальнейшие шаги разумно предварить анализом содержания этого термина.

ЧТО ТАКОЕ ЛИЧНОСТЬ?

Немного найдется в английском языке слов, действующих на широкую публику столь зачаровывающе, как "личность". Хотя оно используется в разных смыслах, можно говорить о двух основных. В первом случае этот термин относится к своего рода умелости или ловкости. Личность индивида оценивается по той эффективности, с которой он добивается позитивных реакций различных людей в различных обстоятельствах. Именно этот смысл имеют в виду, говоря о курсах "личностного тренинга". Аналогично, преподаватель, говоря о личностных проблемах ученика, скорее всего указывает на то, что социальные умения ученика неадекватны для того, чтобы он мог установить удовлетворительные отношения с соучениками и педагогом. Во втором случае понятие соотносится с тем наиболее явным и ярким впечатлением, которое индивид производит на окружающих. Тогда говорят, что индивид обладает "агрессивной личностью", или "покорной личностью", или "ужасающей личностью". Наблюдатель выбирает тот признак или качество, которое в высокой степени типично дуя субъекта, предположительно является важной составляющей общего впечатления, производимого на окружающих, и при помощи этого понятия определяется личность человека. Ясно, что в обоих случаях присутствует элемент оценки. Обычно личности видятся как хорошие или плохие.

Хотя различия в обиходном использовании слова "личность" могут показаться значительными, они перекрываются разнообразием значений, которыми наделяют этот термин психологи. Олпорт (Allport, 1937) в утомительном литературном обзоре выделил около пятидесяти различных определений, которые распределил в ряд категорий. Здесь мы коснемся лишь некоторых.

Во-первых, важно различать то, что Олпорт назвал биосоциальным и биофизическим определениями. Биосоциальное определение во многом соответствует бытовому использованию термина, так как соотносит личность с "социальной стимульной ценностью" индивида. Именно реакция других определяет личность субъекта. Можно даже утверждать, что индивид не обладает никакой личностью за исключением той, которая содержится в реакции окружающих. Олпорт решительно возражает против утверждения, что личность содержится лишь в "реагирующем другом", и полагает более предпочтительным биофизическое определение, относящее личность исключительно к характеристикам или качествам субъекта. В соответствии с последним определением, у личности есть как воспринимаемая сторона, так и органическая, и ее (личность) следует связать со специфическими качествами индивида, поддающимися объективному описанию и измерению.

Другой важный тип определения можно назвать "мешок старьевщика" или "определение-омнибус". Это определение представляет личность через перечисление. Термин "личность" здесь используется для обозначения всего, что касается индивида, и теоретик, как правило, при описании индивида перечисляет важнейшие, на его взгляд, понятия, полагая, что обозначаемое ими и составляет личность. В других определениях подчеркивается интегрирующая или организационная функция личности. Предполагается, что личность выступает как организация или структура в отношении различных дискретных реакций индивида или же что эта организация является следствием активности личности, существующей как внутрииндивидуальная сила. Личность есть то, что упорядочивает и согласует различные виды индивидуального поведения. Ряд теоретиков предпочитают подчеркивать роль личности в управлении индивидуальной регуляцией поведения. Личность представляется как различные – и вместе с тем типичные – попытки регуляции, осуществляемые индивидом. Другие определения отождествляют личность с уникальными или индивидуальными аспектами поведения. В этом случае термин используется для обозначения того, что отличает индивида от остальных людей. Наконец, некоторые теоретики считают, что личность составляет сущность человека. В этих определениях личность соотносится с наиболее репрезентативной частью индивида, не только в плане его отличий от других, но, что более важно, личность выступает тем, чем человек является на самом деле. Этот тип определения иллюстрируется следующим положением Олпорта: "личность есть то, что есть человек в действительности". Согласно этому допущению, личность содержит то, что, в конечном итоге, является наиболее типичной и глубокой характеристикой человека.

Мы могли бы с пользой провести еще немалое время, обсуждая проблему определения личности, если бы не знали, что в последующих главах читатель встретит многие уточненные определения в их естественном контексте. Более того, мы убеждены, что никакое сущностное определение личности ни на каком, уровне общности не применимо. Проще говоря, имеется в виду, что определения личности, используемые конкретными людьми, целиком и полностью зависят от их индивидуальных теоретических предпочтений. Так, если в теории подчеркивается уникальность и организованность, единство поведения, то вполне естественно, что в определение личности в качестве ее свойств войдут уникальность и организованность. Коль скоро некто создал или принял данную теорию личности, такое определение достаточно ясно ею допускается. Таким образом, мы можем заключить, что личность определяется на основе частных эмпирических представлений, выступающих как часть используемой наблюдателем теории личности. Конкретно, личность соотносится с набором черт или дескриптивных понятий, описывающих изучаемого индивида в плане переменных или величин, занимающих центральное место в данной теории.

Если данное определение читателя не удовлетворяет, пусть он утешится мыслью о том, что на последующих страницах мы встретим ряд более четких. Любое из них может стать вашим, если вы примете соответствующую теорию. Иными словами, вышесказанное означает, что определить личность невозможно, не придя к согласию относительно той теоретической системы, в которой она будет рассматриваться. Если бы нас вынудили дать какое-нибудь однозначное определением сейчас, мы вынуждены были бы, по логике вещей, опустить многие теоретические проблемы, которые намерены исследовать.

ЧТО ТАКОЕ ТЕОРИЯ?

Раз уж каждый знает, что такое личность, то уж конечно, каждый знает, что такое теория! Наиболее распространено убеждение в том, что теория противоположна факту. Теория есть недоказанная гипотеза или спекуляция относительно действительности, о которой до сей поры неизвестно, такова ли она. Подтвержденная теория становится фактом. Есть некоторое соответствие между этим представлением и тем, которое отстаиваем мы: согласимся, что истинность теории неизвестна. Есть и элемент несогласия; здравый смысл подсказывает, что, когда собраны соответствующие подтверждающие данные, теория становится истинной или фактичной. С нашей же точки зрения, о теории никогда нельзя сказать, истинна она или ложна – хотя ее посылки и следствия могут быть таковыми.

Следующие пассажи представляют условный экстракт из размышлений методологов и логиков науки. Ни в коей мере нельзя говорить о полном согласии относительно обсуждаемых положений, но представленная точка зрения скорее модальна, чем оригинальна. Некоторые идеи могут показаться трудными начинающему студенту, и мы хотим честно признать, что их понимание не слишком существенно для восприятия остального материала. С другой стороны, если читателя серьезно интересует эта область и он еще не успел достаточно погрузиться в эту сферу образования, ему полезно ознакомиться с методологией более экстенсивно, чем на том уровне, которого стоит ожидать, приступая к этому краткому разделу. Есть ряд превосходных источников, которые обеспечат вам экскурс в данную область (например, Conant, 1947; Feigl и Brodbeck, 1953; Feigl и Sellars, 1949; Frank, 1949; Hanson, 1958; Hempel, 1952; Kuhn, 1962; Turner, 1967).

Сначала мы обсудим, что такое теория, а затем перейдем к более важному вопросу о том, каковы ее функции. Укажем вначале, что теория есть набор условностей, созданных теоретиком. Взгляд на теорию как на "набор условностей" подчеркивает тот факт, что теории не "даны" и не предопределены природой, данными или иными детерминантами. Как одни и те же переживания или наблюдения могут привести поэта или романиста к созданию любого из множества возможных произведений искусства различной формы, так полученные в исследовании данные могут быть включены в любую из бесчисленных теоретических схем. Теоретик, избирая способ презентации интересующих его событий, осуществляет свободный творческий выбор, отличный от выбора художника только в том, какого рода события оказались в центре внимания и по каким основаниям можно судить о плодотворности выбора. Мы здесь подчеркиваем творческую и произвольную манеру конструирования теорий; естественно вытекающее из этого замечание заключается в том, что мы можем определить, как оценивать теорию, но не можем определить, как ее следует создавать. Нет формулы плодотворной теоретической конструкции, как нет формулы создания нетленных литературных произведений. То, что теория – не нечто неизбежное или предписанное, а результат свободного выбора, свидетельствует о том, что истинность или ложность недостаточны в качестве атрибутов, ей приписываемых. Теория может быть лишь полезной или бесполезной, а это определяется, как мы увидим, тем, в первую очередь, насколько теория может продуцировать такие предсказания или проекты относительно соответствующих событий, которые при верификации подтверждают свою истинность. Выскажемся более определенно относительно того, что представляет собой теория. Что включает теория в ее идеальной форме? Она должна содержать ряд релевантных допущений, систематически соотнесенных друг с другом, и набор эмпирических определений!

Допущения должны быть релевантны в том смысле, что они должны опираться на эмпирические события, с которыми соотносится теория. Если это теория слуховой чувствительности, допущения должны быть связаны со слуховыми процессами; если это теория восприятия, допущения должны касаться перцептивных процессов. Обычно природа этих допущений составляет отличительное свойство теории. Хороший теоретик – это человек, способный выдвинуть полезные или прозорливые предположения относительно того, что составляет сферу его интересов. В зависимости от особенностей теории эти допущения могут быть весьма общими или достаточно специфичными. Теоретик в области поведения может допустить, что все поведение мотивировано, что события ранних периодов жизни являются важнейшими детерминантами поведения взрослого, что поведение животных различных видов строится по одним и тем же общим принципам; или же теоретик может допустить, что возрастание тревоги ведет к нарушениям моторики или что отдельная переменная нормально распределена внутри данной популяции. Эти допущения могут также различаться по форме – от точной математической нотации до относительно нестрого сформулированных допущений, каковыми является большинство из только что использованных нами в качестве иллюстрации.

Допущения должны быть четко сформулированы, но этого недостаточно; допущения и иные элементы теории должны определенным образом сочетаться и соотноситься друг с другом. Значит, должны существовать правила взаимодействия между допущениями и основными понятиями. Чтобы теория обрела логическую стройность и оказались возможны процессы деривации, эти внутренние отношения должны быть ясны. Без такого уточнения выведение из теории эмпирических следствий было бы трудным или невозможным. Эти положения, в силу их сходства с грамматическими правилами, часто рассматриваются как синтаксис теории. Мы уже выдвигали допущение, что возрастание тревоги ведет к нарушениям моторики. Кроме того, возможно предположить, что повышение самоуважения ведет к улучшению моторики. Если мы не знаем ничего более, отношение между этими двумя допущениями явно неопределенно, так что нам нужно выявить нечто относительно связи между тревогой и самоуважением прежде, чем окажется возможным сделать какие-либо предсказания о том, что будет иметь место в ситуации наличия обеих переменных. Адекватная постановка теоретических допущений должна дать пользователю ясную спецификацию отношений между этими двумя допущениями.

Эмпирические определения (координирующие определения) обеспечивают возможность более или менее четкого взаимодействия существующих в рамках теории терминов и понятий с эмпирическими данными. Посредством этих определений теория в определенные предписанные моменты приходит в контакт с реальностью или данными наблюдений. Эти определения часто называются операциональными определениями, так как дают возможность определить операции, посредством которых можно подвергнуть измерению соответствующие переменные. Акцент на эмпирические определения – признак исследовательских намерений, и можно сказать, что, если теория вносит нечто в эмпирические дисциплины, она должна располагать некоторыми средствами эмпирической трансляции. С другой стороны, должно быть ясно, что эти определения существуют в континууме от полных и точных спецификаций до весьма общих качественных утверждений. Хотя чем больше четкости, тем лучше, требование полной четкости на ранних этапах исследования может стать препятствием на пути плодотворного его развития. Определение интеллекта как того, "что измеряют тесты интеллекта", или отождествление тревоги с определенными физиологическими изменениями, измеряемыми гальванометром, быть может, и точны, но, как представляется, ни одно из них само по себе не ведет к более продуктивной исследовательской мысли. Правильное отношение к эмпирическим определениям заключается в том, что они должны быть настолько точны, насколько позволяет состояние дел в соответствующей сфере.

Мы бросили общий взгляд на то, из чего состоит теория. Следующий вопрос: что она делает? Во-первых – и это наиболее важно, – она позволяет увидеть ранее не наблюдавшиеся соответствующие эмпирические отношения. Теория должна приводить к систематической экспансии знания в область интересующих феноменов, и в идеале эта экспансия должна опосредоваться или стимулироваться выведением из теории определенных эмпирических положений (утверждений, гипотез, предсказаний), выступающих как объекты эмпирической проверки. В основе своей суть любого исследования – открытие стабильных эмпирических связей между событиями и переменными. Функция теории – систематически способствовать этому процессу. Теорию можно рассматривать как своего рода мельницу, в которой перемалываются предположения, а в качестве муки выдаются соотносимые эмпирические положения, которые затем могут быть подтверждены или отвергнуты в свете соответствующих эмпирических данных. Эмпирической проверке подвергаются лишь следствия, предположения или идеи, выводимые из теории. Сама теория есть допущение, и ее принятие или отвержение обусловлено лишь ее полезностью, но не истинностью или ложностью. Полезность в этом случае содержит два компонента – верифицируемость и широту. Верифицируемость отражает способность теории продуцировать предсказания, подтверждаемые при сборе соответствующих эмпирических данных. Широта отражает степень или полноту распространенности этих положений. Возможны случаи, когда выдвинутые положения часто находят подтверждение, но относятся лишь к некоторым аспектам интересующего феномена. В идеале теория должна приводить к точным предсказаниям высокой степени обобщенности относительно рассматриваемых эмпирических событий.

Представляется важным различать то, что может быть названо систематической и эвристической генерацией исследований. Очевидно, что в идеальном случае теория позволяет вывести определенно сформулированные положения, что, в свою очередь, ведет к четко построенным эмпирическим исследованиям. Однако, не менее очевидно, что многие теории, – например, теории Фрейда и Дарвина, – во многом повлияли на развитие исследований без посредства таких развернутых положений. Эта способность теории порождать изыскания путем выдвижения идей или даже благодаря возникающему неверию и сопротивлению может рассматриваться как эвристическое влияние теории. Оба типа влияния чрезвычайно важны и на данной стадии развития психологии должны рассматриваться как равноценные.

Вторая функция теории заключается в том, что она позволяет объединить известные эмпирические открытия в рамках логически последовательной и приемлемо простой системы. Теория выступает как средство организации и интеграции всего, что относится к определенному кругу явлений. Адекватная теория психотического поведения должна обладать способностью систематизировать все, что известно относительно шизофрении и других психозов, в понятную и логическую конструкцию. Удовлетворительная теория научения должна охватывать все, что касается процесса научения. Теории всегда возникают на базе того, что уже наблюдалось и о чем сообщалось; в этом смысле на первой фазе становления они индуктивны и руководствуются – а до некоторой степени контролируются – тем, что уже известно. Однако, если теории упорядочивают и согласуют уже известное, и не более того, польза от них невелика. В этом случае будет оправдано суждение настойчивого исследователя о том, что теория – лишь словесная пена, плывущая в кильватере эксперимента, который единственный в науке служит делу. Эмпирик, настаивающий на том, что теория – не более, чем последующая рационализация того, о чем сообщают исследователи, не понимает основной функции теории – указывать на новые или хотя бы незамеченные отношения. Продуктивность теории проверяется не после, а до появления факта.

Простота или, как иногда говорят, экономность, также имеет значение, но лишь вслед за широтой и верифицируемостью. Она обретает важность лишь в ситуации, когда две теории порождают одни и те же следствия. Если две теории различаются по тем следствиям, которые можно сделать относительно одних и тех же эмпирических событий, выбор теории должен основываться на различии этих положений в плане верифицируемости. Таким образом, лишь в случае тавтологии – две теории приходят к одним и тем же выводам, исходя из различных оснований, – простота обретает важность. В науке такое встречается нечасто, а в психологии, насколько нам известно, не встречалось ни разу. Следовательно, простота как противоположность сложности является скорее личной ценностью теоретика, нежели непременным атрибутом теории.

Еще одна функция теории заключается в том, чтобы уберечь наблюдателя от ослепления многообразием побочных или частных явлений. Теория предоставляет своего рода шоры, позволяющие не беспокоиться обо всех аспектах изучаемых явлений. Для неискушенного наблюдателя каждое достаточно сложное поведенческое явление предполагает бесчисленное множество способов анализа и описания – и это действительно так. Теория позволяет наблюдателю систематически и действенно абстрагироваться от естественной сложности. Человек абстрагируется и упрощает независимо от использования теории, но если он не руководствуется ясной теорией, то принципы, определяющие его подход, будут скрыты в имплицитных допущениях и позициях, неведомых ему самому. Теория ограничивает пользователя рядом более или менее определенных параметров, величин, переменных, обладающих принципиальной важностью. С точки зрения данной проблемы остальные аспекты ситуации могут быть в той или иной степени проигнорированы. Полезная теория обозначит четкие инструкции относительно того, какого рода данные следует собирать в связи с данной проблемой. Соответственно, можно ожидать, что люди, занимающие решительно различные теоретические позиции, могут изучать одно и то же явление, обнаруживая в своих наблюдениях немного сходства.

В последние годы значительное число психологов приняли теоретические положения и терминологию Томаса Куна (Kuhn, 1962), который в своей увлекательной монографии выразил мнение, что движение науки может быть точно показано как серия революционных шагов, каждый из которых сопровождается характерной доминирующей парадигмой. По Куну, каждая область существует как "расползающаяся", не координированная, в которой развиваются отдельные исследовательские линии и теоретические идеи, сохраняющие свою самостоятельную и соревновательную позицию, пока конкретная система идей не примет статус парадигмы. По его мысли, парадигма служит тому, чтобы:

"...определять правомерность проблем и методов исследования каждой области науки для последующих поколений ученых. Это было возможно благодаря двум существенным особенностям этих трудов. Их создание было в достаточной мере беспрецедентным, чтобы привлечь на длительное время группу сторонников из конкурирующих направлений научных исследований. В то же время они были достаточно открытыми, чтобы новые поколения ученых могли в их рамках найти для себя нерешенные проблемы любого вида... Таковы традиции, которые историки науки описывают под рубриками "астрономия Птолемея (или Коперника)", "аристотелевская (или ньютонианская) динамика", "корпускулярная (или волновая) оптика" и так далее"*

* Перевод приводится по изданию Кун Т. Структура научных революций. М., 1977, с. 28-29. (Здесь и далее примечания переводчика).

Интересно поразмышлять над парадигмальным статусом теорий и исследований в области личности. Для принявших эту идиому простейшим кажется взгляд на эту область как на находящуюся на предпарадигмальной стадии. Хотя существует множество в той или иной мере систематизированных групп идей, ни одна из них не завоевала реального доминирующего положения. Нет такой одной теории, которая служила бы "парадигмой", упорядочивая известные открытия, определяя релевантность, создавая сообщество, против которого возможен был бы бунт, предписывая основные пути будущих исследований. Если осуществленный Куном исторический анализ корректен, остается предоставить будущему развитие систематической позиции, которая охватит все или большую часть – пространства с хотя бы академическими последствиями.

ТЕОРИЯ ЛИЧНОСТИ

Мы договорились, что личность определяется через конкретные понятия, которые в рамках данной теории считаются адекватными для полного описания или понимания человеческого поведения. Мы также договорились, что теория содержит ряд связанных допущений относительно соответствующих эмпирических феноменов, и эмпирические определения, позволяющие пользователю продвигаться от абстрактной теории к эмпирическому наблюдению. Простым сложением мы приходим к выводу, что теория личности должна представлять собой набор допущений относительно человеческого поведения вместе с необходимыми эмпирическими определениями. Кроме того, есть требование относительной широты теории. Она должна соотноситься с достаточно широкой сферой человеческого поведения. В сущности, теория должна быть готова к рассмотрению любых поведенческих феноменов, обладающих важностью для индивида.,

До сих пор мы говорили о том, что относится к формальной валидности, которая, однако, не подтверждается при внимательном рассмотрении существующих теорий личности. Наше обсуждение имеет смысл в плане того, к чему стремятся все теоретики, оно дает идею о том, на что, собственно, должны быть похожи теории личности. Ясно, однако, что сейчас они так не выглядят. Скажем несколько слов о том, почему им не удается походить на идеал ни по структуре, ни по функциям.

Прежде всего, как мы увидим, большинству из них не хватает ясности. В целом чрезвычайно трудно определить основные допущения или аксиоматическую базу этих теорий. Теории личности часто упакованы в огромную массу ярких словесных образов, которые прекрасно служат цели убедить недоверчивого читателя, но в основном позволяют замаскировать основополагающие допущения или умолчать о них. Иными словами, большинство теорий не представлено строго и упорядоченно, и многие из них кажутся направленными более на убеждение, чем на раскрытие сути. С этим недостатком определенности связано частое смешение того, что дано как допущение, а что установлено эмпирически и доступно проверке. Как мы условились, эмпирической проверке доступны лишь выработанные теорией следствия и предсказания Остальное в теории допускается или принимается как данное и не обсуждается с точки зрения подтвержденности-неподтвержденности – скорее с позиции того, насколько успешно продуцируются верифицируемые положения. В целом различение между самой теорией личности и ее следствиями или дериватами осуществляется весьма скупо.

Неочевидным следствием недостатка ясности в отношении природы основополагающих допущений выступает серьезная путаница в процессе выведения из теории эмпирических утверждений. В частности, возможно, что разные люди на основе одной и той же теории могут прийти к противоположным следствиям. В действительности процесс выведения следствий в большинстве теорий личности случаен, необоснован и неэффективен. Это отражает не только недостаточную ясность теорий, но также то, что большинство теоретиков личности ориентированы скорее на объяснение "постфактум", нежели на выдвижение новых предсказаний относительно поведения. Наконец, ясно, что хотя теории личности различаются по тщательности и четкости эмпирических дефиниций, ни одна из них по большому счету не соответствует высоким стандартам.

То, что мы сказали относительно формального статуса теорий личности, может разочаровать настолько, что попытки создания таких теорий в настоящее время вообще прекратятся. Не лучше ли забыть о теориях и сосредоточиться на эмпирических методиках и эмпирических открытиях? Категорически – нет! Такое решение вовсе не означало бы отказ от неадекватной теории в пользу отсутствия теории, скорее произошла бы подмена открытой теории скрытой. Вообще нет такой вещи, как "отсутствие теории"; значит, в тот момент, когда мы пытаемся о теории забыть, мы в реальности начинаем пользоваться имплицитными, личностно детерминированными и, может быть, противоречивыми допущениями относительно поведения, а этими неопределенными допущениями будет определяться, что и как мы будем изучать. Наблюдение за любым конкретным эмпирическим событием осуществляется под диктатом определенной "теории" – то есть на какие-то вещи внимание обращается, другие игнорируются, – а одна из целей теоретизирования заключается в том, чтобы определить правила абстрагирования. С того момента, когда мы отказываемся от попыток определить теоретическую базу собственных действий, исключается возможность совершенствования допущений, под контролем которых протекает исследовательский процесс.

Хотя по сравнению с идеалом теории личности могут показаться несостоятельными, они представляют существенный шаг вперед по сравнению с мышлением наивного наблюдателя, убежденного в том, что его видение реальности – единственно верное. Даже несмотря на то, что теории личности не обладают желательным уровнем ясности, их существование делает возможным систематическое продвижение в этом направлении. В реальности современное состояние теорий личности показывает их существенный прогресс в плане формального статуса сравнительно с тем, что было двадцать лет назад.

Мы согласились, что теории личности не позволяют деривационным процессам быть столь ясными, как хотелось бы; тогда какие же функции они выполняют для того, кто ими пользуется? Как минимум, они представляет группу позиций (допущений) относительно поведения, и эти позиции в широком плане очерчивают круг тех способов исследования, которые представляются важными и принципиальными. Помимо стимулирования определенных видов исследования, они предлагают определенные параметры или величины, которые должны приниматься в расчет при исследовании тех или иных проблем. Таким образом, даже если теория не выдвигает четких проверяемых положений, она ориентирует теоретика в отношении определенных проблемных областей и указывает важнейшие переменные. Кроме того, следует иметь в виду эвристическую ценность теорий. В целом теории личности выступают как своего рода провокации и, как мы увидим, они привели к огромному количеству исследований, из которых сравнительно немногие были результатом формального выведения следствий из этих теорий. Иными словами, несмотря на недостаточность стройности, способность этих теорий генерировать идеи, стимулировать любознательность, сеять сомнения и убеждать выразилась в здоровом расцвете исследовательской деятельности.