Изменник Мазепа и битва Полтавская

Годы

Петр I думал, что это нападение сделано будет на ту часть России, где находилась новая столица ее и области, недавно отнятые у Швеции. Вместо того Карл XII явился там, где никто не ожидал его, - в Малороссии. Но этому была причина, и вот какая, друзья мои.

Начальником малороссийских казаков, которые, как вы знаете, составляли главную часть жителей Малороссии, был в это время гетман Мазепа. С молодых лет он славился своим умом, образованием и ловкостью. Этими качествами ему так хорошо удавалось скрывать свои пороки, что до самой старости никто не подозревал в нем обманщика и хитреца, который достигал всего коварством и лестью. Вместе с другими обманывался и Петр. Он видел в Мазепе одного из вернейших слуг своих и любил его за неустрашимость, которую он показывал во всех сражениях, где только участвовал. В первый раз отличился он в войне с турками, при Азове, и с того времени обратил на себя такое милостивое внимание государя, что при учреждении ордена Святого Апостола Андрея Первозванного он был вторым из генералов, получивших этот знаменитый знак отличия. Кроме того, разные милости, которыми Петр осыпал казаков малороссийских, разные права и преимущества, которыми они пользовались, беспрестанно доказывали расположение государя к гетману их. Но как бы вы думали, милые читатели, чем заплатил этот неблагодарный за доверчивую любовь царя? Изменой - самой низкой, самой постыдной! Прочитав рассказ о ней, вы, верно, удивитесь, до чего может довести человека излишнее честолюбие!

Можно сказать, что у Мазепы оно было более чем излишнее. Вообразите, что для него не довольно было пользоваться всеми почестями, иметь первый чин в государстве, иметь ордена - русский Святого Андрея и польский Белого Орла; не довольно было управлять не только всеми казачьими полками, но и всей Украиной; быть владетелем 40 тысяч душ крестьян, пожалованных ему Петром, в нынешних Орловской и Курской губерниях; наконец, не довольно счастья быть любимцем государя, - ему захотелось быть самому государем независимым. Вы думаете, что это была шутка? Совсем нет! Послушайте, как он обдумал план свой. На тех самых местах, которые составляют Малороссию, было прежде Северское княжество, и вот дерзкий гетман казаков вообразил, что он может возобновить это княжество и сделаться князем его. «Это возможно, - думал Мазепа. - Польша близко отсюда, а там повелевает и новым королем, и народом тот Карл XII, которому стоит только захотеть - и я на престоле древних князей Северских! Я доставлю ему за это помощь всего малороссийского войска против Петра, а польскому королю буду льстить обещанием присоединить к королевству его славную Украину».

Как задумано, так и сделано. Шестидесятилетний Мазепа, пылкий, как молодой человек, не откладывал никогда надолго своих намерений и потому и на этот раз тотчас же поручил самым надежным друзьям своим представить королю шведскому свои изменнические предложения.

Нечего говорить, с какою радостью Карл XII принял их! Считая себя и без того героем непобедимым, каких успехов не мог он ожидать от своей храбрости, видя вдруг на своей стороне все войско малороссийское? С благодарностью согласился он на все желания Мазепы и сверх того обещал в случае неудачи скрыть его от гнева царского в своей Швеции.

Все эти переговоры велись в такой тайне, что ни Петр, ни министры его Головкин и Шафиров нисколько не подозревали замыслов гетмана, но зато в самой Малороссии нашлись люди, понимавшие обманщика, несмотря на все старания его скрыть себя. Нужно думать, что эти люди ненавидели гетмана, потому что неутомимая внимательность, с которой они подсматривали за всеми поступками его, не могла происходить от чего-либо другого, как от ненависти. К счастью России, таких людей было много в Малороссии: Мазепа был несправедлив, дерзок, можно сказать - даже бессовестен со своими подчиненными. Удивительно ли, что они желали освободиться от своего притеснителя? Однако неприятели Мазепы долго не были для него страшны: ни один из них не осмеливался действовать против любимца царского, но в 1707 году он оскорбил жестоко, нестерпимо генерального судью казаков Василия Леонтьевича Кочубея. Это был старик, уважаемый всем войском, почтенный по своим заслугам и рождению. Глубоко чувствуя сделанную ему обиду, он старался всеми силами отомстить за нее, и его не пугало все могущество дерзкого повелителя Украины. Вот он-то и открыл все тайные связи изменника с поляками и шведами. Как ужаснулся верный сын России опасности, грозившей ей! Как увеличилась ненависть его к Мазепе с той минуты, как он увидел в нем не только своего оскорбителя, но и врага Петра! Нисколько не медля, он описал все узнанные им подробности измены гетмана и в январе 1708 года отправил это донесение к царю с одним из преданнейших друзей своих - полковником Полтавского полка Искрой. Но подивитесь, друзья мои, как хорошо умел гордый честолюбец скрывать свои пороки и злодеяния! И проницательный Петр, и умные вельможи его приняли доносителей за врагов славного гетмана и к нему же отослали их для суда и наказания!

Вы, верно, угадаете горестную судьбу обоих несчастливцев? Да, они погибли. Мазепа же еще более утвердился в доверии государя и с новым жаром и без боязни принялся за постыдный заговор свой. Карл XII с полной надеждой на успех отправился в Россию и в августе 1708 года уже перешел Днепр.

Теперь вы понимаете, отчего пошел он прямо на Малороссию, а не на новую столицу нашу, которую ему так хотелось уничтожить? Он думал, что скорее достигнет своего желания, когда соединится со своим сильным сообщником и уже вместе с ним пойдет к Петербургу. Но кроме этого соединения для него нужно было еще другое: из Лифляндии вышло шестнадцатитысячное войско под начальством генерала Левенгаупта и спешило к королю своему. Петр, еще не знавший об измене Мазепы, предвидел вред, какой мог произойти для русских от соединения Левенгаупта с Карлом, и решился во что бы то ни стало не допустить этого. Он отправил против Карла фельдмаршала Шереметева, а сам пошел вслед за Левенгауптом и догнал его в нынешней Могилевской губернии, около Пропойска, в местечке Лесное. Вам надобно хорошо знать, где находится это место, милые читатели, потому что здесь Петр наш одержал такую блистательную победу над шведами, что в восхищении называл ее матерью той знаменитой Полтавской победы, о которой вы скоро услышите. Левенгаупт потерял большую часть своего войска, пушки и все запасы, которые вез для армии короля.

Такая неожиданная потеря заставила Карла XII как можно скорее спешить в Малороссию, где недостойный гетман с нетерпением ожидал прихода его, чтобы объявить свою измену России. В октябре 1708 года, ровно через три месяца после сражения под Лесным, шведы появились во владениях Мазепы, на берегах Десны. Два соединившихся врага нашего отечества объявили малороссиянам свободу и восстановление княжества Северского. Но как же удивились они, когда увидели, какое действие произвело это объявление! Малороссияне, вместо того чтобы обрадоваться, ужаснулись, и бесчестный гетман успел только обманом переманить за Десну две или три тысячи человек, все же прочие остались верными своему законному государю.

Карл XII, хотя и жестоко обманутый в своих расчетах на помощь Малороссии, не пришел в уныние и с прежней гордостью, с прежней дерзкой самонадеянностью продолжал поход свой. Он шел по Украине, потому что плодоносные поля ее доставляли большую пользу его армии, начинавшей чувствовать недостаток в съестных припасах. К этому несчастью шведов присоединилось вскоре другое: настала зима с самыми сильными морозами. Воины Карла так много терпели от них, что часто находили их на дорогах окостеневшими от стужи. Но и этот ужасный вид не мог поколебать души короля: он все еще считал себя непобедимым и, проведя в Малороссии пять месяцев, решился в апреле 1709 года взять приступом город Полтаву, лежавший на берегу реки Ворсклы, впадающей в Днепр. Полтава, существующая и теперь, казалась для Карла XII таким значительным городом, что он думал получить в ней награду за все труды и неудачи свои во время этого похода.

Пока король шведский, совершенно занятый этим приступом и мыслью о своей будущей победе, строит укрепления, чтобы лучше нападать на осажденную Полтаву, и иногда имеет небольшие сшибки с ее жителями, посмотрим, что делает знаменитый соперник его. Горестно было для великой души Петра узнать низкую измену Мазепы, горестно тем более, что эта измена погубила двух благороднейших людей - Кочубея и Искру! Упрекая и себя в этой погибели, царь спешил возвратить семействам несчастных отнятую у них честь и имение. Потом с благодарностью обратился он к малороссиянам, наградил верность их, наказал небольшое число преданных Мазепе, самого же его приказал предать церковному проклятию, которое вечно будет продолжаться над изменником.

Поручив Малороссию новому гетману Ивану Скоропадскому, Петр приготовил все для решительного сражения с Карлом XII. Не только сухопутные силы его блистали самым лучшим устройством, но даже и морские, разъезжавшие около Азова и Таганрога, были в таком положении, что могли выдержать всякое нападение турок, если бы эти южные соседи наши вздумали помогать шведам. Но Петр не боялся этого: мир с Турцией был недавно подтвержден, и в окрестностях Полтавы ожидал его Карл XII только с одним помощником своим - Мазепой.

Царь приехал к Полтаве в июне 1709 года, когда осада продолжалась уже около трех месяцев. Осажденные были доведены шведами до большой крайности и уже недолго могли противиться. Тем скорее спешил Петр спасти их и, уверенный в покровительстве Божием, назначил днем сражения 29 июня, когда празднуется у нас память Святых Апостолов Петра и Павла. В то же время это был и день именин государя. Но Карл предупредил его двумя днями и начал первый утром 27 июня. Битва была отчаянная с обеих сторон. Петр сражался за счастье народа своего, за все вновь созданное им царство, которое должно было уничтожиться вместе с торжеством Карла. Карл защищал славу свою, свое название героя и своих несчастных воинов, которых ожидала неминуемая погибель в стране врагов-победителей.

В этот знаменитый день нельзя было решить, который из двух государей неустрашимее. Тысячи пуль летали около них обоих, не пугая ни одного. Одна из них пробила у русского царя шляпу, другая - седло, третья попала в крест, висевший у него на груди [102]. Король же, за несколько дней перед тем раненный ночью при осмотре казацких пикетов, не в состоянии был сидеть на лошади и приказал возить себя между рядами своих воинов в качалке. Когда же запряженные в нее лошади были убиты, пересел на верховую и раненую ногу положил к ней на шею. В таком положении он быстро носился между своими храбрыми шведами, ободрял их воспоминаниями о победах над русскими, предвещал новую славу и на этот день. Но предвещание его не сбылось: эта слава и этот день принадлежали Петру. Шведское войско после непродолжительного сражения было совершенно разбито, и Карл едва спасся бегством от плена.

Прекрасно описан этот знаменитый день у Пушкина в его поэме «Полтава». Насладитесь этим описанием, друзья мои:

Горит восток зарею новой.

Уж на равнине, по холмам

Грохочут пушки. Дым багровый

Кругами всходит к небесам

Навстречу утренним лучам.

Полки ряды свои сомкнули.

В кустах рассыпались стрелки.

Катятся ядра, свищут пули;

Нависли хладные штыки.

Сыны любимые победы,

Сквозь огнь окопов рвутся шведы;

Волнуясь, конница летит;

Пехота движется за нею

И тяжкой твердостью своею

Ее стремление крепит.

И битвы поле роковое

Гремит, пылает здесь и там,

Но явно счастье боевое

Служить уж начинает нам.

Пальбой отбитые дружины,

Мешаясь, падают во прах.

Уходит Розен сквозь теснины;

Сдается пылкий Шлиппенбах.

Тесним мы шведов рать за ратью;

Темнеет слава их знамен,

И Бога браней благодатью

Наш каждый шаг запечатлен.

Тогда-то свыше вдохновенный

Раздался звучный глас Петра:

«За дело, с Богом!» Из шатра,

Толпой любимцев окруженный,

Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь как Божия гроза.

Идет. Ему коня подводят.

Ретив и смирен верный конь.

Почуя роковой огонь,

Дрожит. Глазами косо водит

И мчится в прахе боевом,

Гордясь могущим седоком.

Уж близок полдень. Жар пылает

Как пахарь, битва отдыхает.

Кой-где гарцуют казаки.

Равняясь, строятся полки.

Молчит музыка боевая.

На холмах пушки, присмирев,

Прервали своей голодный рев.

И се - равнину оглашая,

Далече глянуло ура:

Полки увидели Петра.

И он промчался пред полками,

Могущ и радостен, как бой.

Он поле пожирал очами.

За ним вослед неслись толпой

Сии птенцы гнезда Петрова -

В пременах жребия земного,

В трудах державства и войны

Его товарищи, сыны:

И Шереметев благородный,

И Брюс, и Боур и Репнин,

И, счастья баловень безродный,

Полудержавный властелин.

И перед синими рядами

Своих воинственных дружин,

Несомый верными слугами,

В качалке, бледен, недвижим,

Страдая раной, Карл явился.

Вожди героя шли за ним.

Он в думу тихо погрузился.

Смущенный взор изобразил

Необычайное волненье.

Казалось, Карла приводил

Желанный бой в недоуменье…

Вдруг слабым манием руки

На русских двинул он полки.

И с ними царские дружины

Сошлись в дыму среди равнины:

И грянул бой, Полтавский бой!

В огне, под градом раскаленным,

Стеной живою отраженным,

Над падшим строем свежий строй

Штыки смыкает. Тяжкой тучей

Отряды конницы летучей,

Браздами, саблями звуча,

Сшибаясь, рубятся с плеча.

Бросая груды тел на груду,

Шары чугунные повсюду

Меж ними прыгают, разят,

Прах роют и в крови шипят.

Швед, русский - колет, рубит, режет.

Бой барабанный, клики, скрежет,

Гром пушек, топот, ржанье, стон,

И смерть и ад со всех сторон.

Как верно представлена эта страшная картина битвы! Но вот послушайте, приближается час победы Петра:

Но близок, близок миг победы.

Ура! мы ломим; гнутся шведы.

О славный час! о славный вид!

Еще напор - и враг бежит,

И следом конница пустилась,

Убийством тупятся мечи,

И падшими вся степь покрылась,

Как роем черной саранчи.

Эта победа считается знаменитейшей в истории Петра. Утвердив за Россией места, завоеванные ею у Швеции, и в них новый порт и новую столицу ее, она доставила русским то, что было главной целью жизни Петра: соединение их с образованными европейцами. Вы уже слышали, как европейцы не желали этого соединения, как они боялись возрастающего могущества России и как старались уничтожить его. Это старание поручено было ими соседу России - королю шведскому. И вы видите, друзья мои, как усердно исполнял он сделанное ему поручение, стало быть можете представить себе, что было бы со всеми новыми учреждениями Петра, с многочисленным флотом его, с его вновь образованным войском, с его знаменитым портом на Балтийском море - одним словом, со всеми его великими намерениями, если бы Карл XII стал победителем. Можно поручиться что все это было бы уничтожено: резкий король шведский в гневе своем уже не раз кричал страшным голосом: «О! И моего хлыста довольно будет, чтобы выгнать этих негодных москвитян не только из Москвы, но даже и из всего мира!»

Вместо того грозный предсказатель сам обратился в бегство. И как? Без войска, почти с одним только изменником Мазепой и несколькими адъютантами, в татарской телеге! И куда же? В одну из пограничных областей Турции - Бендеры, умоляя о покровительстве султана! Последний отряд его, состоявший из 16 тысяч человек под начальством генерала Левенгаупта, оставался еще в окрестностях Полтавы, на берегах реки Ворсклы. Петр отправил в погоню за ними князей Голицына и Меншикова, и 30 июня, через три дня после Полтавской битвы, все 16 тысяч шведов, искусно окруженные со всех сторон 9 тысячами русских, сдались без сражения со всей амуницией, знаменами, артиллерией и королевской казной.

Со смирением христианина наслаждался царь русский своей знаменитой победой. Относя весь успех ее к всемогущему покровительству Бога, он смотрел на поля полтавские как на места священные, как будто ручавшиеся за будущую славу России. Необыкновенный дух его, быстрый, проницательный и благочестивый, не сомневался в этой славе, и потому благодарность его к Всевышнему была неизъяснима! Он изъявил ее торжественно на другой день победы, 28 июня, на самом месте битвы. Молебствие совершалось в обширной походной церкви посреди поля полтавского. После обедни погребены были на этом же поле в одной огромной могиле тела убитых защитников России, а в другой - тела врагов их, шведов. Над первыми Петр собственными руками поставил крест, над вторыми плакали печальные соотечественники их, попавшие в плен. Все они были тут же, на торжестве вместе с русскими, но никто не оскорблял их насмешками; напротив того, после обедни сам царь пригласил генералов и офицеров их к своему обеденному столу и в отмщение всех дерзостей, какими часто Карл XII оскорблял народ его, позволил себе сказать только следующие слова: «Вчера брат мой Карл просил вас сегодня на обед в шатры мои, и хотя он не сдержал своего слова, но мы выполним это, и для того прошу вас со мною откушать». За этим обедом добрый царь всячески старался развеселить унылых шведов и не один раз пил за здоровье учителей своих в военном искусстве. Так почти всегда он называл их. Пушкин говорит и об этом славном пире:

Пирует Петр. И горд, и ясен,

И славы полон взор его.

И царский пир его прекрасен.

При кликах войска своего,

В шатре своем он угощает

Своих вождей, вождей чужих,

И славных пленников ласкает,

И за учителей своих

Заздравный кубок подымает.

Такое ласковое обращение государя, высоко уважаемого всеми народами, не могло не иметь влияния на бедных пленников: они на несколько минут забыли свое несчастье и развеселились. Почти каждый из сидевших за столом был пожалован от царя или чином, или поместьем, или орденом, или деньгами [[101]]; кроме того, все могли похвалиться милостью его, равно на всех излитой, - стало быть, все были веселы и счастливы. Беспрестанно пили за здоровье того или другого генерала, а при таком случае уже не бывает людей задумчивых: общее веселье прогоняет грусть с лиц печальных. Так было и с храбрыми шведами, когда большие бокалы самого вкусно о вина переходили у гостей царских из рук в руки и особенно в ту минуту, когда фельдмаршал Шереметев встал со своего места и громко сказал: «За здоровье нашего нового контр-адмирала и генерал-поручика!» Догадаетесь ли вы, друзья мои, кто был этот новопожалованный двумя чинами? Полковник Преображенского полка Петр Михайлов! В Полтавской битве он в первый раз исполнял должность главнокомандующего, и за славное окончание ее все генералы поднесли знаменитому полковнику дипломы на эти два важные чина в сухопутном и морском войске

Торжество не кончилось тем, потому что на другой день было 29 июня. Радость русских увеличилась. И в лагере войска, и в самой Полтаве, и в окрестностях ее все веселилось! Знаменитый именинник снова угощал всех пышным обедом. В этот день и для всех солдат поставлены были огромные столы с вином и закусками. Переходя от одной роты к другой, царь останавливался перед каждой и говорил солдатам: «Хлеб-соль, товарищи! Поздравляю вас с праздником и победою!»

Так праздновалась эта славная победа в первый раз! Я говорю «в первый раз» потому, что с тех пор не прошло ни одного года, чтобы русские не праздновали ее. Этого желал победитель: каждое 27 июня вы услышите во всех церквах благодарственный молебен Богу, но знаете ли, где всего приятнее слушать его? На Выборгской стороне есть церковь Святого Сампсония. Пойдите туда в день Полтавской победы. Память Святого Сампсония празднуется 27 июня, и эту церковь Петр приказал построить в воспоминание славного для России дня и в изъявление благодарности своей к Богу. Здесь-то, милые читатели, можно живее, нежели где-нибудь, вспомнить в этот день Петра и перенестись мысленно в то уже отдаленное от нас время, когда этот незабвенный государь приезжал сюда каждый год благодарить Всевышнего и снова порадоваться победе своей!

Царица Екатерина

Годы

Удивительны дела Петра! Удивительно могущественное влияние его гения на все, что окружает его; чудесно образуются, чудесно совершенствуются и вещи, и люди, которых касается он волшебной рукой своей! Читатели мои видят доказательства этого и в войске его, которое еще так недавно начало устраиваться по примеру войск европейских и уже умело побеждать их; видят это и во флоте его, еще так недавно состоявшем из одного старого ботика, а теперь уже из нескольких сотен больших и малых судов, страшных для неприятелей России, и в новой столице его, великолепно возвышающейся там, где так недавно были только болота и пустыни; и в любимцах, окружающих и престол, и мастерские его. Как многие из них, совсем недавно только начинавшие образовываться, спорили теперь в искусстве и познаниях с лучшими полководцами и министрами Европы! Одним словом, кажется, все, на что обращается творческий взор Петра, начинает цвести какой-то новой жизнью, начинает стремиться к какой-то новой, высокой цели.

Но из всего этого, из всего, что преобразовано, возвышено или сотворено Петром, из всех прекрасных созданий, обязанных ему новой жизнью, вы, друзья мои, еще не знаете одного. Чтобы рассказать вам об этом прелестном создании, судьба которого тесно соединена была с судьбою великого преобразователя России, мы оставим грозный шум войны и бурь, беспрестанно окружающий Петра, и войдем в какой-нибудь из скромных дворцов его, посмотрим, как живет он у себя дома, когда усталость заставляет его несколько минут отдохнуть от тяжких забот государственных.

Вы, верно, помните, что в первом супружестве своем молодой царь не наслаждался семейным счастьем. Евдокия Феодоровна Лопухина, несмотря на свою молодость и красоту, была нечувствительна, угрюма, любила старинные обычаи предков наших и ненавидела все новое, что великий супруг ее вводил вместе с просвещением в нравы и обычаи народа своего. Рождение сына в феврале 1690 года, восхитив сердце Петра, не сильно обрадовало равнодушную царицу: душа ее не сделалась нежнее, и первые наставления ее малютке состояли в том, чтобы он усерден был к святым обычаям старины и сколько можно защищал бы их от нападений своего немилосердного родителя - так недостойная, исполненная жестоких предрассудков Евдокия не стыдилась называть супруга своего в присутствии сына! Этого еще не довольно: она называла его гонителем православной веры, оправдывала стрельцов-раскольников, беспрестанно бунтовавших против Петра и просвещения. Более девяти лет переносил царь тягостную жизнь с такой супругой, более восьми лет находился царевич Алексей Петрович под надзором матери, учившей его не любить отца. Наконец участие Евдокии в последнем стрелецком бунте 1698 года показало царю в полной мере жестокие намерения супруги его. Ужасаясь им, он навсегда расстался с нею. Постриженная под именем Елены в суздальском Покровском монастыре, она не переставала и там желать всех несчастий супругу, не переставала и там отвращать от него сердце сына в те немногие часы, которые молодому царевичу позволено было проводить с матерью в монастырских кельях ее.

Между тем как Евдокия благодаря природным наклонностям сына, во многом походившего на нее, успевала портить молодое сердце царевича и тем приготовлять его к ужасным порокам, погубившим впоследствии этого князя - надежду русских, Петр, беспрестанно озабоченный великими занятиями своими, не мог иметь близкого надзора за воспитанием наследника. Вовсе не воображая, какие несчастья готовились ему в сердце сына, он считал маленького царевича единственным утешением своего одиночества и, может быть чувствуя к нему самую нежную любовь, не вступал во второе супружество. Эта утешительная для отца привязанность продолжалась до тех пор, пока Петр, занятый то путешествиями, то войнами, редко бывал в Москве и потому не имел случая узнать в совершенстве сердце и нрав своего сына. Как же огорчился он, когда наконец случай представился и он понял и это сердце, и этот нрав! В двенадцатилетнем сыне его были все свойства матери - упорной, нечувствительной к славе России, ненавидевшей просвещение ее! Предвидя судьбу всех новых учреждений своих в правление такого наследника, царь ужаснулся, и с этого времени заботы его о воспитании царевича увеличились. Он надеялся собственными попечениями поправить в нем то, что было испорчено, и для того старался как можно менее расставаться с ним. Часто молодой царевич был с неутомимым родителем своим даже в походах. Но вся эта заботливость мало помогала: сердце Алексея было уже слишком вооружено против великого отца его. Печально смотрел на это царь и, лишившись надежды иметь друга в нежно любимом сыне, начал сильнее чувствовать горестную потерю своего семейного счастья.

Это печальное чувство, присоединясь к огорчениям, какие терпел он с самых молодых лет от властолюбивой сестры, имело сильное влияние на его здоровье, а оно и без того расстраивалось от беспрестанных трудов, часто превосходивших телесные силы. Впоследствии это обратилось даже в род нервной болезни, припадки которой жестоко мучили государя, тем более что в это время он делался неспособным ни к каким занятиям. А ведь вы знаете, друзья мои, как дорожил он каждой минутой! Тогда только что-нибудь особенно смешное могло развлечь мрачную задумчивость его и привести в прежнее состояние расстроенный дух. В этом случае искуснейший из придворных шутов - Балакирев был неоценим для всех окружавших Петра. В то время когда все они, встревоженные страданиями государя, не в состоянии были придумать, чем помочь ему, Балакирев всегда находил удачное к тому средство, и какая-нибудь остроумная шутка, невольно заставив больного смеяться, веселила его до того, что припадок проходил и царь, ласково потрепав по плечу притворно глупого Балакирева, принимался с прежней бодростью за оставленные занятия.

Но такие сильные припадки случались с Петром впоследствии, когда новые душевные и телесные страдания усилили болезнь, теперь же мы говорим еще о том времени, когда только начали появляться ее признаки, или, лучше сказать, мы говорим о причинах, породивших эту болезнь. Итак, одной из главных была горесть о дурном сердце и нраве царевича. Часто великодушный благодетель своего народа задумывался надолго о будущей судьбе его, и все блистательное начало его образования, вся слава, уже им приобретенная, исчезали в глазах преобразователя при имени Алексея и его жестокой матери. После таких печальных размышлений Петр часто на целый день оставался в задумчивости.

Вот в один из таких дней, скучая более обыкновенного, он пошел рассеять грусть свою к тому, кто всегда умел утешить его, - к своему Herzenskind, князю Меншикову. Но на этот раз не Меншикову удалось изменить грустное расположение духа его: это сделала совсем неожиданно молодая женщина, которую он в первый раз увидел там и величественная красота и образованный ум которой тотчас привлекли внимание государя, умевшего всегда быстро оценивать все прекрасное. Никогда не встречая ее прежде в доме Меншикова, он поспешил расспросить у него о замечательной незнакомке и узнал, что это была бедная лифляндка, вдова шведского драгунского офицера Раббе, попавшая в плен при взятии русскими лифляндского городка Мариенбурга. Участие, которое Петр почувствовал при этом рассказе к бедной пленнице, еще более увеличилось, когда, начав с нею разговор, он узнал от нее самой все подробности детства и первой молодости ее.

Эти подробности были в самом деле любопытны и занимательны. Катерина Раббе - так звали молодую лифляндку - была дочерью литовского дворянина Скавронского. Рано лишилась она отца и матери и из сострадания взята была в дом доброго пастора Гликка. Благодетель ее, соединявший с превосходным сердцем самый образованный ум, воспитывал ее со всею заботливостью и впоследствии выдал за человека, известного своими честностью и благородством. Но непродолжительным было счастье сироты: в самом начале замужества Катерина лишилась супруга, а потом и свободы. Победителем при Мариенбурге был фельдмаршал Шереметев. В доме его молодая женщина провела время своего плена. Судьба, готовившая ей высокое счастье, привела ее потом в дом Меншикова, и здесь-то она достигла этого счастья.

Петр после первого свидания открывал с каждым днем более и б лее достоинств в прекрасной Катерине, с каждым днем находил более и более удовольствий в ее умном и приятном обществе. Она была исполнена точно такими же чувствами к Петру, и это было неудивительно: пастор Гликк уважал Петра как великого гения своего века и научил воспитанницу свою думать так же. Привыкнув с младенчества считать Петра необыкновенным смертным, посланным на землю, чтобы дать новую жизнь целому народу, Катерина всегда пламенно желала его видеть и была в восторге, когда это желание ее исполнилось. Величественный вид царя, так прекрасно согласовавшийся с великими качествами души его, внушил ей при первом взгляде не только самое приятное удивление, но даже какое-то радостное и в то же время благоговейное чувство: оно выражалось в эту минуту во всех чертах лица ее, выражалось впоследствии в том глубоком уважении, которым исполнено было сердце ее к этому знаменитому государю, и выражалось, наконец, в той беспредельной преданности, которую она всегда доказывала ему.

Сначала она была только другом, утешительницей Петра во всех огорчениях, какие печалили сердце его и когда он занимался делами государственными, и когда с горестью слушал о поступках своего сына. Потом, привыкая более и более к той, которая так хорошо умела услаждать душевные страдания, Петр, творец всего прекрасного в царстве своем, хотел довершить свое творение царицей, достойной его не по рождению и предкам, которые всегда были ничтожны в глазах его, но по собственным превосходным качествам, отличавшим избранную им супругу. В ноябре 1707 года исполнилась эта воля Петра: он обвенчался в Екатериной, которая до свадьбы приняла греческую веру и была названа Екатериной Алексеевной.

Эта свадьба совершилась не торжественно, а тихо, так что и о самом месте венчания одни историки говорят, что оно происходило в Петербурге, в церкви Святой Троицы, другие, по известиям более достоверным, утверждают, что этот брак был совершен в селе Яворове. Даже народу не было объявлено о том, как обыкновенно бывает в таком случае. Казалось, чувствительное сердце Петра, несмотря на все дурные поступки первой супруги его, жалело огорчить ее торжественным объявлением о счастье соперницы, и потому брак царя долго оставался тайной для подданных его, только в марте 1711 года он объявлен был России. С того времени Екатерина называлась уже царицей.

В том же году молодая царица доказала целому свету, как достойна она была своей прекрасной и блистательной судьбы. Милые читатели, когда вы узнаете, что она сделала, то, верно, поблагодарите Бога за счастливый выбор Петра: казалось, этот необыкновенный государь проникал быстрым взором своим в будущее и, возводя на престол русский прекрасную Екатерину, видел в ней не только любимую супругу, но и гения-спасителя России. Послушайте рассказ о великом деле ее.

Для этого мы должны обратиться к тому времени, когда слух о Полтавской победе, разносясь по Европе, заставлял во всех государствах ее с удивлением говорить о русских, и особенно об их славном Петре. Теперь только, когда он победил дотоле непобедимого Карла, все в полной мере поняли его величие, все начали другими глазами смотреть на царство его, еще так недавно считавшееся полудиким и азиатским. От этой перемены мыслей произошла везде большая перемена в действиях. Дания снова объявила свои права на области, отнятые у нее Швецией. Станислав Лещинский потерял престол, доставленный ему Карлом. Август II под покровительством Петра, простившего его трусость и поступок с Паткулем, снова получил этот престол и из благодарности, а может быть, и из боязни не спорил с ним о Лифляндии и предоставил ее во власть его. В июне 1710 года не только вся она, но даже и вся Эстляндия, и Карелия, и часть Финляндии с главным городом ее Выборгом уже принадлежали русским.

Теперь великий план Петра был выполнен: любимица его, юная столица севера, была в полной безопасности - окружена со всех сторон землями русскими. Весело он праздновал в ней блестящие победы свои в то самое время, как грозная туча собиралась на него с юга: Карл XII со времени Полтавского сражения жил в Турции и не хотел выехать оттуда до тех пор, пока не уговорил султана начать войну с Россией. Долго турецкий государь не соглашался на это, не имея причины ссориться с русскими, но Карл полтора года жил в Бендерах, полтора года твердил турецким министрам, как нужно для собственной пользы их остановить беспрестанно возрастающее могущество России. Итак, нельзя удивляться, что наконец он успел в своих намерениях, и Турция в ноябре 1710 года объявила войну русским.

Вы можете представить себе, друзья мои, что Петр принял это объявление без страха, хотя эта война могла быть в то время очень опасна для него, потому что с многочисленной армией турецкой шли дикие, варварские толпы татар и ногайцев. Помощниками царя русского были только ненадежные поляки, беспрестанно спорившие между собой о королях своих Августе и Станиславе, и два господаря: молдавский - Кантемир и валахский - Бранкован. На последних надеялся он гораздо более, чем на поляков: они оба, спасая себя и владения свои от притеснений турок, просили его принять в подданство свое их области и за это обещали помогать русским и соединить с ними войска свои.

Петр, положась на эту помощь, спокойно отправился в поход в марте 1711 года вместе с супругой своей, уже объявленной царицей России. Перед отъездом из Москвы заботясь о том, чтобы дела государственные шли в порядке и во время отсутствия государя, он учредил Сенат, или такое верховное присутственное место, члены которого, избранные из первых чинов царства, смотрели за правосудием, за доходами государственными, даже за военной службой и судили преступников.

В июне царь с гвардейскими полками своими и с отрядами генералов Вейде, Алларта и Репнина переправился через Днестр и вступил во владения союзника своего - господаря молдавского. Верный своему слову, Кантемир встретил его с усердием и преданностью, войско его было готово сражаться за русских. Но не таков был Бранкован. Этот бесчестный грек, прельстившись обещаниями турок, изменил Петру в то время, когда прямодушный царь, не подозревая возможности такой низкой измены, уже перешел границы своих владений и был на земле врагов.

Ужасно было положение, до которого этот изменник довел войско русское! Вообразите, что оно отдельным 22-тысячным корпусом под начальством самого Петра перешло реку Прут и было встречено там вместо ожидаемых союзных полков валахских турецкой армией, состоявшей более чем из 100 тысяч человек, кроме шведских отрядов Карла XII, кроме поляков - приверженцев Станислава Лещинского и кроме татар крымских и ногайских, зашедших русским в тыл. Прибавьте к этому недостаток в съестных припасах, невозможность достать их на земле неприятелей, жестокость этих неприятелей - и вы поймете все мучения, какие должен был испытывать Петр, чувствуя, что его собственная неосторожность и доверие к обманщику были виной несчастья! Терзаемый этою мыслью более, чем опасностями, со всех сторон грозившими, он не прежде, однако, пришел в уныние, как через несколько дней после несчастного перехода через Прут, когда уже небольшое войско его еще уменьшилось от отчаянных встреч с неприятелем и когда уже этот неприятель окружил весь лагерь русский рвом и ожидал только прихода артиллерии, чтобы открыть пушечную пальбу.

Это было в ночь на 11 июля 1711 года. Страшная ночь, казалось предвещавшая погибель отечества нашего! Мрачен был вид лагеря русских. Все они приготовились умереть: иначе нельзя было спастись от плена и унижения. Это чувствовал каждый воин Петра, но что же чувствовал он сам? О, страдания его были неизъяснимы! Однако никто не видел их: он сидел один в палатке своей, один предавался горести, доходившей почти до отчаяния при мысли о том, что с пленом его погибнет все сотворенное им для России. В эти ужасные минуты никто не утешал несчастного государя! Он отверг даже заботы самой милой утешительницы своей - Екатерины. Ей, так же как и всем, запрещено было входить в палатку.

Здесь-то является во всем блеске эта знаменитая государыня, эта предвиденная гением Петра спасительница России. Видя бедственное положение всего войска, видя уныние супруга своего, она не теряет мужества и решается действовать тогда, когда в судьбе русских, казалось, все уже было кончено. Сохранив присутствие духа, необыкновенное в женщине, она устремляет все силы ума своего на размышление о средствах спасти драгоценнейшие блага свои - жизнь Петра и славу России. И вдруг мысль о возможности заключить выгодный мир блеснула в душе Екатерины и обрадовала ее точно так, как радует заключенного несчастливца утешительный луч солнца, неожиданно прокравшийся в мрачную темницу его. Не медля ни минуты, она созывает на совет всех старших генералов, открывает им мысль свою, все одобряют ее, но никто не осмеливается предложить ее царю, никто не осмеливается нарушить его грозное повеление и войти в палатку. Екатерина и здесь является выше всего, ее окружающего: она с твердостью входит к государю, видит его глубокую задумчивость и потом его негодование. В слезах бросается она к ногам его, и гнев Петра исчезает, с каким-то небесным спокойствием он слушает своего ангела-утешителя, с кротостью покоряется ее желанию и в ту же минуту приказывает фельдмаршалу Шереметеву отправить письмо начальнику турецкого войска - великому визирю с предложением о мире. Екатерина втайне от супруга отдает посланному все свои бриллианты.

Спасение России, вероятно, было уже определено Богом, потому что, несмотря на все представления шведских генералов, старавшихся удержать турок от мира с русскими, почти побежденными уже, великий визирь принял предложенный мир. Конечно, условия этого мира были тягостны для Петра: он лишался всех мест, завоеванных им у Швеции, лишался важного для него Азова, Таганрога и нескольких других крепостей, должен был вывести войска свои из Польши, должен был позволить Карлу XII свободно проехать в Швецию. Но что значило все это в сравнении с теми несчастьями, какие могли случиться в отечестве нашем, если бы великий государь его сделался пленником турок!

Петр согласился на все условия, исключив только одно, о котором мы не говорили потому, что оно заслуживает особенного внимания вашего, милые дети. Оно состояло вот в чем. Турки требовали, чтобы Петр выдал им преданного ему союзника и, можно сказать, друга - государя молдавского, князя Кантемира. Это напоминает нам Карла XII, сделавшего точно такое же предложение Августу. Но какая разница в ответах! Король польский для своих собственных ничтожных выгод пожертвовал несчастным Паткулем и отдал его на мучительную смерть. Петр не согласился выдать Кантемира для спасения своей свободы, жизни, царства! Хотите ли вы, друзья мои, знать слово в слово ответ этого великого государя визирю? О, этот ответ прекрасен, о нем говорят с удивлением не только русские, но даже и чужестранные историки. Вот он: «Я не могу преступить моего слова и предать князя, оставившего свое владение из любви ко мне. Мы ничего не имеем собственного, кроме чести; отступить от нее - есть перестать быть Государем». Такое величие тронуло даже грубое сердце визиря: он отказался от своего требования и 12 июля заключил мир, доставивший Петру и армии его свободу возвратиться в отечество.

В какой ужасной досаде был Карл XII, когда известие об этом мире дошло до Бендер, где он жил в ожидании увидеть погибель ненавистного ему царя русского! Без памяти поскакал он в турецкий лагерь, чтобы остановить действия визиря, но уже было поздно. 14 июля русское войско, переправясь за Прут, уже шло по дороге к Киеву, и счастливая Екатерина, сопровождая супруга своего, наслаждалась истинным блаженством души. Все окружавшие ее, начиная от государя до последнего из подданных, виде и в ней свою избавительницу: все говорили ей это с такой искренней признательностью, что прекрасная царица не могла не гордиться своим редким счастьем.